В ловушке гарпий - страница 10
Хотя лыбиться-то особо нечего. Потому что поиски отпечатков — это лишь одна сторона моих действий. Другая, более важная, состоит в том, что теперь у меня будет возможность, не привлекая чужого внимания, постоянно наблюдать за своими наручными часами. А они не простые! Это модный, тяжелый и массивный хронометр, довольно безвкусно усеянный кнопками и стрелками. Их на нем великое множество. Но одна из стрелок — неподвижна. Если она сдвинется с места — значит, где-то рядом, в радиусе 3–4 метров установлен микроподслушиватель.
И вот я просовываюсь в помятое купе автомобиля, кладу дактилоскопический набор на соседнее сиденье и небрежно бросаю взгляд на часы.
С этого момента все меняется.
Меня словно током ударило. Нервы напрягаются до предела, каждой клеточкой тела я ощущаю внезапную опасность. Потому что стрелка часов резко сместилась и задрожала.
Рядом микрофон. Может быть, он даже сейчас включен, но где он монтирован, я не знаю. Крохотный, величиной с рисовое зернышко, с тонкой, как волосинка, почти невидимой антенной. Если он работает, то на расстоянии километра — двух отсюда находится магнитофон — тоже миниатюрный и с секретом, который включается только при звуках человеческой речи.
Я застываю на месте и лишь глазами лихорадочно обшариваю все вокруг: пол автомобиля, усыпанный осколками стекла, искривленную приборную доску, пятна крови. И сразу же понимаю, что дальше так нельзя, нужно двигаться, что-то делать.
Я шумно устраиваюсь на сиденьи, откашливаюсь, что должно прозвучать выражением досады, вызванной неприятной работой, достаю лупу. Хотя я еще и не пришел окончательно в себя, инстинкт подсказывает, что и как нужно делать.
Я этого ожидал, был готов. Но теперь, столкнувшись с неведомой опасностью, иначе смотрел на вещи. Каждый мой ход грозит ошибкой, непоправимой и жестокой.
Только не выдать себя — это главное! Дактилоскопические пробы — и ничего другого, я весь поглощен ими!
Руки автоматически делают свое дело. Просветление, следы, фиксация, отпечаток, просветление… Вопросы возникают в сознании один за другим. За Маноловым наблюдали, может быть и за мной установлена слежка? Почему? Есть ли тут связь с его смертью? Обстоятельства ее и без того весьма подозрительны.
Я просто не в состоянии сейчас на них ответить! Но лучше пока оставаться просто инспектором, тупым, ограниченным формалистом, охваченным досадой, выискивающим дактилоскопические отпечатки. Ничего другого себе не позволять, ничего!
Я пересаживаюсь, подо мной скрипит сиденье, неловко провожу рукой по приборной доске и с нее со звоном падает несколько осколков. Пора уже вылезать из машины. Кладу на место лупу, закрываю “дипломат”. Ручка дверцы, наполовину обломанная, цепляется за рукав рубашки и он трещит по шву.
Выбираюсь наружу и рассматриваю рукав. Конечно же, так и надо, получай по заслугам, глупый формалист, за неуемные старания. Тот, кто, возможно, следит за мной, наверное, ухмыляется. Но я пока в безопасности, ведь тупой и ограниченный инспектор не может никому причинить беспокойства.
Все идет как надо. По внутренней лестнице спускается Кольмар. Щелкнув каблуками, подает мне листок.
— Прошу вас, господин инспектор!
Все эти титулы меня утомляют, но над тем, как их упростить, подумаю потом. А сейчас с серьезным видом углубляюсь в чтение.
Кольмар будто заранее знал — всего таких машин в городе восемнадцать. Я благодарю его за аккуратность и над мушкетерской бородкой расплывается улыбка. Что ж, каждому приятно услышать похвалу за хорошую работу!
— Не было времени снять все отпечатки, — обращаюсь я к нему. — Завтра продолжу. А сейчас мне хотелось бы взглянуть на жилье доктора Манолова. Это удобно?
— Конечно, господин инспектор! Вы не поранились? — участливо спрашивает Кольмар, заметив мой порванный рукав.
— Пустяки! Служба требует жертв!
Хорошо получилось, банально до смерти, как оно и требовалось. Тот тип, небось, опять посмеивается, ведь сказано-то как — “Служба требует жертв”!
Надеваю пиджак, запираю решетку, а ключ кладу в карман. Кольмару все это кажется нормальным, ведь завтра утром я продолжу здесь работу.