В маленьком мире маленьких людей - страница 28

Правда, возникает вопрос, откуда люди брали бы деньги, чтобы справить субботу? Но позвольте, а откуда мне сейчас взять на субботу?

Перевод И. Гуревича

«Мееры и Шнееры…» Собственно, существовал только один Меер и только один Шнеер. Были они близнецы и так походили друг на друга, что порой почти невозможно было угадать, кто тут Меер и кто Шнеер.

В детстве, рассказывают, с ними приключилась история — их чуть не перепутали, хотя, впрочем, не исключено, что их таки перепутали. А произошла эта история вот как.

Мать моих героев, надо вам знать, была женщина маленькая и, к прискорбию, здоровья хлипкого, но весьма плодовитая, то есть век ее необычайно изобиловал родами: что ни год — рожала она ребенка. Ребенок этот мучился, однако, не более года и, не про вас будь сказано, отходил. Так тянулось до тех пор, покуда она вовсе не перестала рожать и уже думала — конец! Напоследок же — чудеса Всевышнего! — Бог опять осчастливил ее уже в пожилых летах, и, как нарочно, двойней! А так как ей трудно было одной кормить двоих детей, она, бедняжка, вынуждена была нанять кормилицу — что ей еще оставалось делать? Касриловский еврей, будь он последний бедняк, ребенка на улицу не выбросит и в чужие руки не отдаст, разве только, не дай Бог, круглого сироту…

Наняв кормилицу, мать отдала ей Шнеера, а себе взяла Меера (Меер был старше Шнеера на добрых полчаса). Но так как и кормилица была, не про вас будь сказано, женщина не Бог весть какого здоровья, им обоим — и Мееру и Шнееру — доставался шиш вместо молока, оба, бедняги, подыхали с голоду и орали благим матом целые ночи напролет, надрывались из последних сил.

И вот в один прекрасный день затеяли детей купать, обоих, конечно, в одном корыте. Сняли с них сорочки, положили обоих в теплую воду, и крошки раскраснелись, надулись, как пузыри. Купание доставляло им, по-видимому, огромное наслаждение — еврей любит баню… Обе — и мать и кормилица — склонились над корытом, подливали всякий раз свежую воду, а дети радостно барахтались, махали ручонками, дрыгали ножонками, точь-в-точь жучки — видели вы когда-нибудь опрокинутого на спинку жучка? Искупав детей, вынули их из корыта, завернули в простыню (в одну простыню) и уложили в кровать (в одну кровать), чтобы дать им немного обсохнуть. Когда же собрались снова надеть на них сорочки, уже невозможно было узнать, который Меер, а который Шнеер. И начались препирательства между матерью и кормилицей.

— Присмотрись-ка толком, я готова поклясться, что этот Меер, а тот — Шнеер!

— Бог вас знает, что вы такое мелете! Этот — Шнеер, а тот — Меер. Не видите, что ли?

— Сгиньте недобрые сны нынешней ночи, прошлой ночи и всех минувших ночей! То ли ты с ума сошла, то ли ополоумела?

— Ах, Господи Боже мой! Не видите разве по глазам, что этот — Шнеер, а тот — Меер? Полюбуйтесь-ка на эти два глаза!

— Нашла чем удивить! Разумеется, два глаза, а не три.

Короче говоря, одна кричит про Меера, что он — Шнеер, а про Шнеера, что он — Меер, а другая уверяет, что Шнеер — это Меер, а Меер — это Шнеер. Тогда мужчины нашли выход — как-никак все-таки мужчины!

— Знаете что? Попробуйте дать им грудь, а мы посмотрим: кто возьмет грудь у матери, тот, значит, — Меер, а тот, который возьмет грудь у кормилицы, и есть, значит, Шнеер. Простая штука!

Так и поступили. Малютки, едва их поднесли к груди, прильнули к ней, как после долгого поста, сосали, как пиявки, чмокали губами, дрыгали ножками и урчали, как голодные щенята.

— Чудеса Господни! Полюбуйтесь, как дивно создал Всевышний Свой мир!..

Так сказали мужчины со слезами на глазах и были не прочь интереса ради попробовать обменять детей местами, посмотреть, что из этого выйдет? И детей, бедняжек, оторвали от груди и переместили. Шнеера — на место Меера, а Меера — на место Шнеера, и что же, думаете вы, стряслось? Вы уверены, конечно, что они отказались от еды? Как бы не так! Сосали, да еще как!..

С тех пор все окончательно отчаялись и не пытались больше различить, кто Меер и кто Шнеер. Пусть будет Меер — Шнеер и Шнеер — Меер. И их прозвали: «Мееры и Шнееры». Совсем так, как если бы существовало два Меера и два Шнеера, то есть каждый из них двоих был сам по себе и Меер и Шнеер. В хедере не раз бывало, что порка доставалась Мееру, когда следовало пороть Шнеера, или, наоборот, вкатывали Шнееру как раз тогда, когда наказание по справедливости причиталось Мееру. А дабы не было места обиде между братьями, ребе нашел прекрасное решение (где ученость, там и мудрость!):