В мечтах о швейной машинке - страница 3

Одну из двух комнатушек она обставила скромно, но с некоторой долей изящества, чтобы там можно было принимать клиентов, которые время от времени заходили с новыми заказами, а то и ради промежуточной примерки, хотя обычно она сама ходила к ним, для верности завернув перекинутое через руку готовое платье в простыню, а подушечку для булавок и ножницы прикрепив к свисавшей на грудь ленте. В таких случаях бабушка брала меня с собой, не забыв тысячи раз напомнить, чтобы я забилась в угол и не шалила. И дело тут не только в том, что ей не с кем было меня оставить: она хотела, что я смотрела и училась.

Специализировалась бабушка на белье: простыни, наволочки, скатерти, шторы, а также сорочки, мужские и женские, исподнее и даже пелёнки для младенцев – в то время подобные вещи продавались только в нескольких безумно дорогих магазинах. Нашими главными конкурентками были монашки-кармелитки, мастерицы вышивать. Зато бабушка, в отличие от них, умела шить повседневные и вечерние платья, жакеты и пальто – исключительно женские, конечно, хотя после естественного уменьшения выкройки они подошли бы и ребёнку. Разумеется, я тоже всегда была опрятно одета и умыта, в отличие от прочих маленьких голодранцев из нашего переулка. Впрочем, несмотря на свой возраст, бабушка всё равно считалась всего лишь «швеёй», к которой можно обратиться лишь с самыми простыми, повседневными заказами. В городе было две «настоящие» портнихи, соперничавшие друг с другом за право обслуживать самых богатых и модных дам. Каждая держала ателье и по несколько помощниц. Каталоги выкроек, а иногда и сами ткани они получали прямиком из столицы, и сшить у них платье стоило целое состояние: на эту сумму мы с бабушкой могли бы безбедно прожить года два, если не больше.

А вот глава одного знатного семейства, адвокат Провера, для балов и прочих церемоний заказывал жене и обеим дочерям вечерние платья прямиком из Парижа – редкая экстравагантность, поскольку, как хорошо знали в городе, во всем остальном, включая собственный гардероб, адвокат Провера был крайне скуп, хотя и обладал одним из крупнейших в округе состояний. «С жиру бесятся», – вздыхала бабушка, в молодости служившая у родителей его жены, не менее богатых землевладельцев, выписавших для единственной дочери, Терезы, всё из того же Парижа огромное приданое, достойное наследницы какого-нибудь американского миллионера, и задаривших молодожёнов поистине королевскими подарками. Но их зять, видимо, готов был тратиться только на красоту и изящество женщин, а не свои собственные: как и прочие знатные синьоры, адвокат заказывал себе костюмы у местного портного-мужчины, работавшего совсем не так, как мы, – другие ткани, другой крой, другие способы отделки... Даже правила для подмастерьев – и те другие. Женщины в «мужской» области не работали – уж и не знаю почему, но эта традиция уходила вглубь веков: вероятно, благопристойность не позволяла им касаться мужских тел, даже для того, чтобы снять мерки. В общем, это были два совершенно разных мира.

Грамоты бабушка не знала: в детстве школа казалась ей непозволительной роскошью, так что научить меня читать она попросту не могла, как бы ни хотела. С другой стороны, мне в любом случае пришлось бы помогать ей, посвящая всё своё время работе, – ведь альтернативой, о чём она мне постоянно напоминала, был сиротский приют, где я, конечно, научилась бы читать и писать, но жила бы при этом, как в тюрьме, часто простужалась, ела плохо и мало, а после, в четырнадцать, когда меня выставили бы на улицу, только и могла бы, что наняться в прислуги. Но жить в чужом доме... Руки, вечно озябшие от холодной воды или обожжённые кастрюлями и утюгами, да ещё подчинение, ежесекундное подчинение хозяевам, в любое время дня и ночи, без перспектив и надежд на лучшее? Обучившись профессии, я могла ни от кого не зависеть. Хотя больше всего (как она призналась мне много лет спустя, незадолго до смерти) бабушка боялась, что, нанявшись в служанки и ночуя под одной крышей с семьёй хозяина, я бы подверглась домогательствам – его самого или его сыновей.