В мире фантастики и приключений. Выпуск 5. Вахта «Арамиса» - страница 17

Паола снова переступила с ноги на ногу, и даже вздохнула, и даже тихонечко потрогала упруго подавшуюся под ее пальцами переборку, но никто на нее не оглянулся.

Показалась еще фигура, и еще, и трое космолетчиков, чуть пригнувшись, вышли из темного коридорчика на белый свет.

Они остановились напротив команды „Арамиса“, тоже почти у самой перегородки, только по другую ее сторону и на таком расстоянии, чтобы можно было сделать один маленький шаг вперед; и тот, что вышел первым, сделал этот шаг и чуть усталым голосом проговорил:

— Экипаж американского планетолета „Бригантина“ в составе Дэниела 0'Брайна — командира (он с каким-то врожденным достоинством слегка наклонил голову), Александра Стрейнджера — второго пилота (поклонился незнакомый, сразу бросающийся в глаза удивительно красивый юноша) и Пино Мортусяна — космобиолога (Пино, старый знакомый, мотнул головой) прибыл в систему космической станции „Первая Козырева“ и просит произвести досмотр грузов.

Ираида Васильевна тоже сделала маленький шажок ему навстречу:

— Команда вспомогательной станции „Арамис“ в составе Ираиды Монаховой — начальника и космобиолога, Симоны Жервез-Агеевой — кибер-механика, Ады Шлезингер — уполномоченного по досмотру грузов и Паолы Пинкстоун — стюардессы рада видеть вас у себя на борту. Сейчас прошу всех пройти в боксы биологической обработки, после чего прошу вас в салон.

И Ираида Васильевна улыбнулась так по-домашнему, поземному, что американцы не могли не ответить ей тем же, и тоже улыбнулись: капитан — сдержанно, второй пилот — ослепительно, а Пино — криво, как всегда.

— Нет ли у вас на борту живых существ, капитан? — задала Ада традиционный вопрос.

— Нет. Груз — контейнеры с кормонилитом. Все данные о характере груза, в том числе и о его активности, в бортовом журнале.

Формальности были окончены, космолетчики поступади в распоряжение Ираиды Васильевны, теперь уже не командира, а врача.

— Прошу вас. — Она повернулась и пошла в правый коридор, и трое в скафандрах тоже повернулись и послушно затопали рядом с ней.

Симона щелкнула пальцами — по синтериклону:

— Что новенького, Мортусян?

Тот поотстал, поднял руку к затылку и почесал гермошлем.

— Да вот говорят — на вашей „Аляске“ клопов развели…

Симона махнула рукой, устало промолчала — редкий случай, и, проводив глазами космолетчиков, пошла снимать глупый, небесного цвета, костюм. Когда эти парни вылезли из своей телеги, все стало на свои места, и пропало то смятенное, неразумное и тревожное предчувствие, что „Бригантина“ — вовсе не „Бригантина“, а другой, оплавленный и изуродованный корабль, вернувшийся вопреки всякой логике и математике и благодаря какому-то парадоксу Пространства, который должен же, черт побери, существовать, для таких людей, как ее Колька…

День первый

НЕМНОГО ПОЛИТИКИ

Два одинаковых золотисто-коричневых „гнома“, работающих по зеркальной программе, подали фрукты. Дэниел отказался; Мортусян потянул огромную кисть винограда, которая позволила бы ему до конца вечера не вступать в разговор. Санти выбрал на редкость аппетитный персик и, живо обернувшись влево, хотел было предложить его Паоле, но наткнулся на синтериклоновую пленку и так естественно упомянул чертей в количестве что-то около четырехсот штук, что все засмеялись.

— Простите, мисс, — проговорил он, великолепно смущаясь, — надеюсь, вы дадите мне возможность загладить мой промах где-нибудь на Земле?

„Вот как славно, — искренне порадовалась Ираида Васильевна, — и голубой „космический“ костюм Паше к лицу, и этот румянец… — И сам 0'Брайн улыбается. Все будет хорошо, все еще будет хорошо“.

„A что, — думала Симона, — пусть не журавль в небе, зато синица в руках. И какая синица!“

Ада смотрела на них, безмятежно приподняв брови:

„А ведь это — игра. И игра на самом высоком уровне. Только — зачем? Не ради же интрижки с маленькой стюардессой?…“

В салоне было не слишком светло и удивительно уютно; невидимая пленка синтериклона, разделявшая стол, не мешала общей беседе, так как была абсолютно звукопроницаема. И сама беседа была уютной, неторопливой, домашней. Говорили о Венере, к которой здесь, у „Первой Козырева“, относились несколько снисходительно, по-соседски, словно она находилась в той же системе вспомогательных станций и была притом не лучшей из них.