В начале было детство - страница 6

Есть вещи, которые примагничивают к себе. Хочется трогать, осязать витые ножки старинной вазы, скользить ладонями по голубым граням стекла, нащупывать подушечками пальцев выпуклости мелких цветочков. Тактильные ощущения пробуждают чувственные. «Мамина рука такая ласковая, такая гладкая, как асфальт».

Глубина – тайна, в нее хочется проникнуть, поверхность чарует, заманивает. Вещи оживают под пальцами. Детям необходимо все потрогать, они воспринимают предметный мир через осязание. Запрещая детям прикасаться к предметам, мы лишаем их полноты познания, вызываем тактильный голод, неудовлетворенность. Это может привести их впоследствии к неприятию ласки, к неумению проявлять нежность.

Вот почему лепка, копание в песочнице, выпекание куличей, рытье ям, осязание предметов органически необходимы детям. Нельзя лишать их возможности брать в руки или хотя бы трогать те вещи, к которым их влечет. Последствия строгих запретов куда хуже разбитой чашки.

Подстольный, задиванный мир таинствен. Семилетняя Юля с упоением рисует. И вдруг: «Можно я полазаю? Поищу чего-нибудь на полу?»

В детстве мне часто снился один и тот же сон: в абсолютно пустой, стерильно чистой квартире я собираю грибы. Срываю их с плинтусов, кладу в корзину. Пространство, о котором заведомо знаешь, что оно пусто, оказывается наполненным.

Заглянула в комнату к детям. Они спят. Письменный стол (вход) завешен пестрой тряпкой. Заглянула в дом: игрушки тоже спят. Мышка уложена в коробку из-под обуви, на подушку, укрыта одеялом. Коробка – на поролоновом валике: мышка вознесена надо всем, ее только вчера подарили, она главная. Постоянные жильцы – обезьянка Яшка, ослик, кукла-растрепа – спят в ряд, не укрыты. Никаких дневных тарелок, бутылочек, ложечек – ночью дом ночной, спящий. Дом-спальня. Завтра, возможно, посуда-изгнанница займет свое место, обязательно на стене появятся картины, нарисованные игрушками, самую лучшую сработает мышка – если не выйдет из любимчиков.

Совсем другое – строить дома из кубиков или конструктора. Здесь все внимание обращено на экстерьер, поэтому дома дети под столом не возводят. Они «экстерьерные» и должны быть видны всем. Под столом-крышей создаются интерьеры, внутреннее пространство жизни. Это дело интимное. «Выпечка» куличей из песка и рытье канав подводит детей к возведению домов и их обустройству. По сути это тот же процесс освоения выпукло-вогнутого пространства.

Дети находятся в непрерывном процессе строительства. Построили дом, за ним следующий, глядишь, их уже целая улица. Улица города. А где же сам город? Улица обрастает светофорами, переходами, уже мало кубиков, мало деталей «конструктора», в ход идет домашняя утварь: ложка – фонарь, солонка – урна и т. д. и т. п. Разносортная фактура не препятствие.

Наши темпы освоения нового несоизмеримо ниже детских. Почему мы теряем темп? Может быть, потому, что мы растрачиваем массу энергии на сопротивление или приспособление к социуму. Мы, взрослые, не способны, как дети, жить настоящим моментом. Опыт прошлого тяготит нас, будущее пугает. И в какой-то момент мы обнаруживаем, что потеряли интерес к жизни: все так банально, нет ничего нового!

Ребенок не боится банальности. Такого понятия в его сознании не существует. Он не создает произведений искусства, он осваивает мир с помощью рисования линий, нанесения красок и создания пластических форм.

Два мальчика-близнеца трех с половиной лет красят бумагу. В самый разгар работы подменяю краски цветными мелками. Они не спрашивают, куда делись краски – с тем же энтузиазмом рисуют мелками. Они увлечены самим процессом: была белая бумага – стала цветной. Так и лепят – все равно из чего. Был ком – надавили пальцем – получилась вмятина. С другой стороны отщипнули – получился как бы след от пальцев. Страсть к переменам, к метаморфозам – вот что ими движет, а вовсе не создание картины или скульптуры.

На вопрос родителей «Что ты нарисовал (слепил)?» отвечают не задумываясь. С ходу включаются в другую, словесную игру. И свято верят: здесь огурец летает, крылатый, а тут машина в гараже. Еще интереснее рисовать так, чтобы бумага продырявилась, а потом смотреть в дырку, как в бинокль.