В небе Украины - страница 23

А здесь мы бродим под плотно зашторенными окнами. Проходя мимо полуоткрытой двери, я услышал сердитый голос дежурного врача.

— Ну что вы бродите, словно привидения?

Вперед вышел Пискунов. Размахивая от волнения планшетом, он начал объяснять:

— Дружка вот хотели навестить, да никак не найдем. Он летчик, понимаете, летчик… — и протянул пачку папирос.

Закурили. Врач, узнав, кого мы ищем, смягчился:

— Не время сейчас для свиданий. Приходите завтра с утра.

Однако видя нашу настойчивость, он согласился пустить нас сегодня. От него мы узнали, что Захар тяжко переживал слепоту. Безучастный ко всему, он часами лежал неподвижно, равнодушный к пище, к боли, к своему будущему.

— Психологическая депрессия, — объяснял врач, — Мне приходилось с этим уже встречаться. Изуродованные войной, вчера еще красивые люди вот так вдруг теряли веру в жизнь. К счастью, ваш друг — крепкий парень, он победит болезнь.

Входим в палату, оглядываемся по сторонам, ищем Захара.

Вот он! Худой, с острыми плечами, обтянутыми синим облезлым халатом, с забинтованной головой. Услышав наши голоса, Захар судорожно ловит рукой спинку кровати, пытается привстать. Волнуясь, он ищет наши руки, ласково ощупывает нас, гладит гимнастерки.

— Проклятые зенитки, — покачивает забинтованной головой Хитали. — Сколько бы за эти полмесяца можно было сделать вылетов! Так на тебе!

Бледное лицо его наполовину забинтовано, тяжелый непокорный чуб, косо упав на лоб, слегка прикрывает белую повязку, плотно охватившую глаза.

Это зрелище так потрясло нас, что мы притихли смущенные и подавленные. На лицах застыло выражение сострадания, боли и какой-то безотчетной вины.

Нестерпимо больно от сознания, что у этого парня, которому всего-навсего девятнадцать, война отняла свет, небо, оставив ему лишь безысходную тьму. Как-то не по себе: впервые приходится видеть Хитали беспомощным. Мы всегда знали его другим: сильным, деятельным, веселым.

Утомившись, Захар снова лег, крепко ухватившись рукой за спинку кровати. Наклонив голову в нашу сторону, он превратился весь в слух. Затем поднимает голову, поворачивается к окну, будто силится там что-то разглядеть. Он рассказывает, что ему сделали операцию, спрашивает о товарищах, интересуется, нет ли писем. Письмо мы привезли, но прочитать некому, оно написано на грузинском языке.

Захар задумчиво погладил измятый конверт и печально обронил:

— Жаль, матери написать не могу. Скорее бы делали вторую операцию!

— Есть для тебя хорошая новость, — начал Пискунов. — Кое-кого наградили. Тебя тоже…

— Стой, стой… — поднял обе руки Захар. — Меня говоришь?

— Орденом Отечественной войны…

Захар глубоко вздохнул и крепко-накрепко вцепился руками в спинку койки. Затем он поднялся, присел, вновь стал обшаривать руками кровать. Я со страхом следил за его пальцами, которые не находили себе места.

Мы договорились не рассказывать Захару о наших потерях. Ведь не скажешь, что погиб младший лейтенант Савельев, так и не успев получить свой первый орден Ленина. Вступив в единоборство с «мессершмиттами», не вернулся с боевого задания Ваня Панкратов, пытавшийся подобрать с подбитого штурмовика Сергея Вшивцева.

Но вот настало время прощания. Поблагодарив сестру и врача, мы подошли к Хитали, неподвижно лежавшему на койке. Захар испуганно подскочил, вытянул вперед руки, затем схватился за повязку, готовый сдернуть ее с глаз.

— Я скоро выпишусь, — уверял нас. — Лишь бы с глазами было все в порядке.

— Комиссар сказал, чтоб ты не торопился с выпиской, — напомнил Василий Пискунов.

— Не торопился!.. — как эхо повторил Захар. Он встал, приподнял голову и, побледнев, еще раз повторил: — Не торопился…

В те дни все взоры были прикованы к Сталинграду. Изуродованный вражескими бомбардировщиками город стал нам еще ближе и дороже.

Каждый раз, когда, возвращаясь с боевого задания, мы видели, что наши войска не продвинулись вперед или, наоборот, были потеснены врагом, жизнь для каждого из нас становилась бледной и будничной, а все старания наши казались ничтожными и пустыми.

Как мы все ждали наступления! С непередаваемым трепетом души, с ощущением холодка, с которым рыболов ждет, чтобы дернулся поплавок, бросали взгляд на карту, где каждый день наносилась новая линия фронта.