В огонь и в воду - страница 59
Родословная кавалера де Лудеака была очень темна. Он уверял, что семья его родом из Перигора, где у него множество замков и несколько поместий; но все это были одни россказни, а насколько в них правды – никто сказать не мог. Люди догадливые уверяли напротив, что все его родовое наследство заключается только в бесстыдстве, хитрости и дерзости. Одним словом, его больше боялись, чем уважали.
Лудеак не скрыл от графа де Шиври, что, по его мнению, не следует считать Гуго де Монтестрюка за ничтожного противника.
– Но мне говорили, – вскричал де Шиври, – что эти Монтестрюки – голые бедняки и у нашего нет ровно ничего за душой!
– Этот значит только – аппетит у него будет посильней! – отвечал Лудеак. – Притом же он гасконец, т. е. из такой породы, которая не боится ничего, не отступает ни перед чем, рассчитывает только на свою смелость и на случай, чтоб добиться всего, и наполнила бы весь мир искателями приключений, если б их и без того не было довольно повсюду.
– Ни состояния, ни семьи, ни протекции, ни даже почти и имени!
– Да это-то именно и дает ему силу!
– Как? то, что у него ничего нет?
– Да! женщины причудливы! Сколько встречалось таких, которые рады были разыгрывать роль благодетельных фей в пользу красавчиков, вознаграждая их за всякие несправедливости судьбы… Все, чего нет у этого Монтестрюка, помогает ему, все идет ему в счет… А твоя кузина, герцогиня д'Авранш, нрава прихотливого и, если не ошибаюсь, очень охотно занялась бы разными приключениями в роде рыцарских романов, в которых бывают всегда замешаны принцессы… Разве ты не заметил, как взглянула на него, когда приглашала к себе в замок, и как улыбнулась, услышав, что сказала ему принцесса Мамиани?
– Да, да!
– И это не заставило тебя задуматься? У него есть еще огромное преимущество; у этого проклятого Монтестрюка, хоть от его шляпы и платья так и несет провинцией, а шпага у него такая, каких никто не носит со времен покойного короля Людовика XIII!
– Преимущество, говоришь ты?
– А то, как он познакомился с твоей кузиной, ты ни во что не считаешь? Он гонится за взбесившейся лошадью, ловким ударом шпагой по ноге останавливает ее, лошадь падает всего в десяти шагах от страшной пропасти, герцогиня спасена им от верной смерти… разве все это ничего не значит? Ведь вот он – герой с первого же шагу! И она ведь вспомнила же, говоря о своем спасителе, про дон-Галеора, одного из рыцарей Круглаго Стола, если не ошибаюсь!
– Это была просто насмешка!
– Э, мой друг! у женщин бывает часто прехитрый способ сказать правду под видом насмешки! Воображение герцогини затронуто…. Берегись, Шиври, берегись!
– Поберегусь, Лудеак, будь покоен, и не дальше как завтра же пощупаю, что это за человек!
В то самое время, когда Шиври и Лудеак толковали об Гуго, ему самому приходили в голову престранные мысли. С самого утра он забрался в парк и целый час бродил по нем. Не обязан ли он честью объявить Орфизе де Монлюсон, что любит ее безумно? Если он так откровенно поступил, когда шло дело о какой-нибудь Брискетте, то не так ли же точно должен поступить и теперь, перед герцогиней? Весь вопрос был только в том, чтобы найти случай к этому признанию; а это было дело нелегкое, так как Орфизу окружала целая толпа с утра до вечера. Гуго впрочем утешился, подумав, что если случай и не представится, то он сам его вызовет.
В тот же самый день встретился случай, сам по-себе неважный, но его довольно было опытному глазу, чтоб сразу заметить искру, от которой должен был вспыхнуть со временем целый пожар.
Общество гуляло по саду; герцогиня де Авранш играла розой и уронила ее на песок. Гуго живо ее поднял, поднес к губам и возвратил герцогине. Цезарь покраснел.
– Э! да вы могли бы заметить, что я уже наклонялся поднять эту розу, чтоб отдать ее кузине!
– И вы тоже могли бы заметить, что я поднял ее прежде, чем вы к ней прикоснулись.
– Граф де Монтестрюк!
– Граф де Шиври!
Они уже смотрели друг на друга, как два молодых сокола.
– Э, господа! – вскричала принцесса Мамиани, от которой ничто не ускользнуло; – что это с вами? Орфиза уронила розу; я тоже могу уронить платок или бант. Граф де Монтестрюк был проворный сегодня; завтра будет проворней граф де Шиври, и каждый в свою очередь получит право на нашу благодарность. Не так ли, Орфиза?