В ожидании первого снега - страница 17
— Ты что, не любишь их? — удивился Гриша. — Ты ж охотник…
— Не нравятся мне эти собаки, — ответил Микуль. — Охотничьи лайки, как только кончается охота, всю весну и лето на привязи сидят, потому что…
— То охотничьи, а это свободные жучки, куда захотят — туда и понеслись! — перебил его Гриша.
Осердился немного Микуль, что не дали ему слово сказать, ведь в тайге сначала один говорит, потом другой: если голова на месте, никуда нужное слово не убежит, поэтому остановил Гришу:
— Дай мне слово сказать…
Повторил Микуль: да, охотник все лето и весну собаку на привязи держит. А почему на привязи держит? Да потому, что сейчас пришла в тайгу Белая Ночь — наступило время покоя и тишины. Птицы рек и озер теребят перья на своих грудках, чтобы в гнездах, где лежат яйца, было мягко, было тепло, было уютно. Они своей одежды не жалеют, до осени с голой грудкой будут летать, чтобы только вывести птенцов. Гнезда в дуплах, в кустах багульника, на болотных кочках, открыты семи ветрам и семи дождям, открыты семи клыкам и семи когтям! Если тебе не совестно смотреть в изумительные светлые глаза Белой Ночи, бери яйца с теплого гнезда и глотай их, пока хруст скорлупы не ударит тебя по уму и сердцу. Если, конечно, они у тебя есть…
В дупле старого дерева соболиха прячет своих еще слабых детей, под корневищем толстой сосны лиса выкопала нору для своих лисят, на неокрепших долгих ножках лосята и оленята семенят за своими матерями. Они пока беспомощны, у них нет даже того немногого, чем наделяет природа взрослых зверей: ни крепких зубов, ни тяжелых рогов, ни острых копыт. Их можно взять голыми руками, если тебя не смущают ясные небесные очи Белой Ночи. Охотник-таежник всегда чувствует на себе взгляд Белой Ночи, и никогда у него не поднимется рука. Летом у него и ружья-то нет, летом он не охотник, летом он рыбак, а рыба добывается не ружьем. Но и летом зима ему снится, и он ревниво стережет покой и тишину тайги, он знает свои земли и воды, много раз убеждался: что Белой Ночью посеяно, то он осенью и зимой пожнет. Таков закон природы, таков закон тайги. Поэтому он на страже покоя и тишины, поэтому он прячет ружье, поэтому он держит свою лайку на привязи. Он знает, что власть, магическая сила Белой Ночи не действует только на хвостатых, только на хвостатых![9]
Сказал Микуль свои слова и умолк. Призадумались и буровики, не спешили с ответным словом. Только Гриша не заставил себя долго ждать, воскликнул:
— Да мои жучки дальше кухни дороги не знают! Где им до гнезд и птенцов?!
— Вчера на озере норы ондатровые рыли, — вспомнил Микуль. — И на бору сегодня за белками гонялись!
— Не без греха твои жучки, Гриша! — вмешался Костик. — Я тоже слышал, как они кого-то облаивали!
— Привязывать их надо, — жестко сказал Микуль. — Нельзя так оставлять. Ведь осенью нам самим на охоту захочется, все мы теперь тут вроде хозяев.
— Да сожрут их комары заживо! — крикнул Гриша. — Не выживут на цепи!
— Выживут! — веско сказал Микуль. — Ни одну собаку еще комары не заели! Только цепь должна быть такой длины, чтобы собака смогла вырыть себе нору, на лад лисьих нор. На цепи летом она обычно всегда делает такое жилище. Или хозяева-охотники роют яму своей лайке, сверху закрывают досками и песком, оставляют вход в нору. В жару там прохладно, нос в песок — и никакие комары не страшны!
— Гриша, лопату в руки — и давай фатеры своим жучкам! — засмеялся Березовский. — Если не хочешь, чтобы их комары заморили!
— Да за что же им такое наказание? — возмущался Гриша. — Они еще ни перышка из лесу не приносили!
— Еще не одно перышко принесут! — уверил Микуль. — Увидишь.
Заспорили буровики: собаки вредят тайге или нет, а следовательно, держать на привязи их или не держать. Алексей Иванович предложил разрешить спор таким образом: повременить до первого греха собак, чтобы, как он выразился, вещественное доказательство было — разоренное ли гнездо, пойманная ли птица, загнанный ли зверь. Как только это обнаружится, сразу всех собак на цепь. С ним согласились, и рабочие разошлись по своим балкам.
Микуль понимал, что не так-то просто поймать собаку с добычей, ведь не станешь бегать по их следам. Позднее у него появилась привычка: если попадались собаки, внимательно оглядывал их, нет ли следов крови на шее и на морде. Он знал, что псы, живущие возле помоек, очень неопрятны, совсем не следят за собой. Разве сравнить их с охотничьими лайками, которые после кормежки обязательно «умоются» — залижут шерстинка к шерстинке, знают себе цену: не отираются у ног каждого встречного, не станут вымаливать кусок, не ходят взлохмаченные и грязные.