В ожидании первого снега - страница 4
— Я не такой…
— Все мы, мужики, сначала не такие, а как посидишь безвыездно месяц…
Кузьмич открыл дверь крайнего домика. В полутемном тамбуре железная печка. Вокруг нее сапоги, ботинки и домашние тапочки. На гвоздях грубая брезентовая одежда и оранжевые гладкие шапки вроде чугунных котелков, в которых охотничьи жены любят варить мясо — быстро вскипает вода. Двери слева и справа. Кузьмич толкнул левую.
В небольшой комнатке две полки внизу и две наверху.
— Занимай вон верхнюю полку, — сказал мастер. — Внизу тут наш шеф-повар спит, Жора. А на тех дизелист Ракович и помощник его Березовский… Да что надо будет — приходи, сейчас тетя Вера белье принесет, зайду к ней.
С постельным бельем пришла женщина лет сорока пяти, сухонькая и подвижная и по-девичьи легкая. Светлые вьющиеся волосы собраны пучком на затылке. На лбу и вокруг полинявшей голубизны глаз прочно угнездились морщины. Черты лица жесткие, суровые, и голос ее прозвучал в маленькой комнатке неожиданно резко и властно:
— Чтоб не лез в комнату в грязной спецовке, чтоб окурки и спички не бросал на пол. Белье меняю ровно через две недели… как всем. В чью вахту записали?
— Пока никуда…
— Значит, к Алексею Ивановичу, раз сюда поселили. Повезло — добрый он бурильщик! — При этом лицо ее посветлело.
На Микуля посыпались вопросы: кто? откуда? женат ли? кто родители? Потом, как бы извиняясь, тетя Вера пояснила:
— Я, считай, тоже местная, жила в Ингу-Ягуне.
— Всех я там знаю, но вас не помню — где вы работали? — заинтересовался Микуль.
Лицо тети Веры стало вдруг строгим и холодным. Помолчав, она нехотя ответила:
— При колхозе… Кассиром. Тебя еще не было, давно это было, давно… — И медленно, словно с тяжелой ношей, вышла на улицу.
«Что-то много я болтаю, — подумал Микуль. — Обидел человека — это плохое начало. В тайге удачливей начинал всякий сезон…»
Но выйдя на улицу, он забыл про свою досаду: так ему не терпелось после стольких рассказов увидеть все самому: недаром в родном селении называли его Глазастым. Осторожно поднялся на скользкий от глинистого раствора «пол» вышки — мостками называют. В уши ударил недовольный рокот дизелей: они будто злились на новичка. Никогда не слышал охотник такого неприятного шума.
Вышка четырьмя железными ногами, уходящими под деревянный «пол», вросла в землю. Здесь, когда стоишь на «полу», вышка напоминает очень высокий охотничий чум, только основание не круглое, а квадратное. На середине, где должен быть таганок — металлическое возвышение, — ротор с дырой в центре, где стальные длинные зубы зажали трубу. Сверху на толстых проволочных веревках опустилась небольшая железная загогулина с выемкой и болтающейся на шарнире «челюстью».
Подскочил паренек, завел элеватор-загогулину чуть ниже утолщения на конце трубы и резко захлопнул челюсть-крышку. Стоявший у столика с разными рычажками усатый бурильщик, еще не старый, но, кажется, самый главный в смене, нажал на педаль под столиком — «зубы» разжались. Надавил на длинную железную рукоятку — в два человеческих обхвата барабан, стоявший между двумя ногами, выплевывая искры, стал наматывать на себя проволочную веревку. Взревели дизели, вздрогнул пол — и элеватор-загогулина, все увеличивая скорость, потянул трубу вверх. Когда она остановилась, бурильщик, словно волшебник, нажал на какую-то кнопку — сердито фыркнув, выскочили «клещи»[2], обхватили трубу и, вращая, отвинтили ее. Теперь паренек подскочил с крючком, оттянул свободный конец трубы в угол. Наверху кто-то невидимый освободил ее от элеватора, и она замерла внутри «чума», будто поставили ее отдыхать. Пошла следующая труба.
Все это Микуль уловил в несколько мгновений: у охотников развита зрительная память, нет у них и записных книжек — все, что увидел и услышал, надо запомнить.
«Ловко работают!» — только успел подумать Микуль, как к нему подбежал молодой рабочий и заорал в самое ухо:
— Уйди! Зашибет!
На Микуля ползла бледно-рыжая от злости тру» ба, видно, шибко сердится на охотника за то, что тот дорогу не дает. Он быстро отскочил. Но тут же бурильщик стал делать ему какие-то знаки. Оглянулся: в белом, как запорошенная лунка на льду, круге беспокойно пританцовывала черная, с острым наконечником стрела. Луки с такими стрелами настораживают на выдр. Здесь она что-то говорит бурильщику, а он, Микуль, закрыл ее своей головой. Потом еще кто-то попросил посторониться. Куда ни сунься — всюду не на месте.