В пасти Дракона - страница 2
Вечная слава ему, исполину могучему, вечный позор жалким пигмеям, блудливым, как кошки, и трусливым, как зайцы…
Да, впрочем, что и говорить о них!
«Голод – не тётка», – гласит наша родная пословица. Он-то, голод, и натолкнул их на спавшего Дракона. У них, от их пигмеев, на их жалких клочках земли давным-давно уже дневного пропитания не хватает, вот и задумали они попитаться около шестисотмиллионного народа… Больше-то ведь никого на земле для удовлетворения их голода не осталось. А тут – лакомое блюдо. Стоит присосаться к сонной махине, надолго пропитания хватило бы…
И вот пришли пигмеи и стали распоряжаться по-своему. Да и пришли-то ещё не лучшие люди, а жалкие отребья, которых их же родина от себя с негодованием отвергла…
Кто же позволит у себя в дому чужому человеку всем хозяйством распоряжаться? Никто, конечно, как бы сильно миролюбие, покорность судьбе и безответность ни были развиты. Самый кроткий человек наглого пришельца поспешно с лестницы спустит. Так же вот и шестисотмиллионный народ китайский по ступил.
Более чем сорокавековой жизнью выработались его миросозерцание, его взгляды на жизнь, и вдруг явились люди, пожелавшие перевернуть вверх дном все народные убеждения, переделать на свой лад народные обычаи. Вот и проснулся старый Дракон; проснулся, стал отмахиваться от назойливых пришельцев, стал отмахиваться – загремели над землёй раскаты зловещего грома, задрожали в тоске за своих близких матери и жёны, заугрюмились отцы да мужья.
Всё ведь это, дорогой читатель, на наших глазах было и было так ещё недавно, что и из памяти изгладиться не могло. Всё живо ещё: и жалкая назойливость западных авантюристов, выведших из терпения шестисотмиллионный народ, и беззаветная храбрость наших войск, спасших своей только храбростью весь мир от китайского погрома…
В то время, когда начинается это вполне правдивое повествование, «живое жёлтое море» только ещё время от времени всплёскивалось, унося в каждом всплеске своём немногочисленные пока ещё жертвы. Царило затишье, обычное перед бурей, но буря, грозная и свирепая, уже чувствовалась, только никто из досужих европейцев, ослеплённых своим, как казалось им, могуществом, не хотел даже и замечать зловещие признаки надвигающейся грозы. Непонятное ослепление, за которое, очень недолго спустя, пришлось поплатиться жизнью многим тысячам и белых, и жёлтых людей, в сущности, ни в чём решительно не повинных из того, что произошло в последние ужасные месяцы на Дальнем Востоке и на беспредельном пространстве великой Небесной империи.
Последней зимою – зимою, конечно, по европейскому счёту времени – злополучного прошлого года по Мандаринской дороге между городами Квантунского полуострова Кин-Джоу и Порт-Артуром, недалеко от последнего, трусили неспешной рысцою на своих степнячках двое молодцеватых сибирских казаков.
Мандаринская дорога, развёртывавшаяся под ногами их малорослых коней, далеко не оправдывала своего пышного и многообещающего названия не только таким важным особам, как сановники богдыхана – «сына Неба», но и заурядному смертному, будь он европеец или покорный всякой судьбе китаец, ездить по ней было наказанием. Дорога была грунтовая. На какое бы то ни было шоссе даже и самый отдалённый намёк отсутствовал. Частые проливные дожди оставили на всём её протяжении неизгладимые следы. Множество рытвин, промоин, образовавшихся из дождевых протоков, вконец испортили её, и привычные казацкие кони осторожно ступали, косясь под ноги из опасения, как бы не оступиться в какую-нибудь полную воды яму.
Оба казака были, как и их лошади, малорослы и неуклюжи с виду, но их молодцеватая, совершенно непринуждённая посадка в сёдлах, широкие – в косую, как говорится, сажень – плечи, высокие – колесом – груди показывали, что люди эти не ладно скроены, да зато крепко сшиты. Большая физическая сила угадывалась во всех их движениях, совершенно непринуждённых, говоривших об их молодечестве, об их удали; чувствовалась она, эта сила, и в их самоуверенной беспечности, которая одна уже доказывала, что эти братцы-атаманы-станишнички-молодцы никого и ничего на свете, кроме своего начальства, да и то которое повыше, а не «свой брат», не боятся и бояться никогда не станут…