В погонах и без погон - страница 5
И будет он копаться в душе такого Воротняка, мучиться и искать: что нарушено, когда, где, почему,- и не найдет - времени мало, совсем нет времени. И будет ходить, налитый злой тяжестью, метать колкие взгляды из-под насупленных бровей (проступает отцовское), носить под сердцем душную злую тревогу, как мать дитя носит. Только тревоге его нет исхода…
Не успел выкурить сигарету, как снова вздрогнул телефон. Звонил Цуркан: девушка, названная Воротняком, вторую неделю в Болгарии.
- Зайди на обратном пути в бюро интуризма, возьми официальную справку. Все.
Бросил трубку, посмотрел и в который раз подивился на этого стреляного Воротняка: разговор слышал, а реакции никакой…
И снова трубка, и дежурный уводит задержанного, и снова дежурный: вести в суд или повременить?.. Вот как…
Теперь звонки следуют один за другим, и входит кто-то, и выходит кто-то, и вот уже начальник отдела подполковник Шевченко: «Что нового в показаниях Воротняка?..»
Подполковник круглой бритой головой своей похож на поэта Шевченко, знает это и сходство с великим однофамильцем ребячливо подчеркивает: усы отрастил вислые и нет-нет да и ввернет в речь украинское словцо.
Уже и подполковник ушел. Вадим звонит в больницу - как состояние пострадавших: нужно вести задержанного на опознание. Может быть, трубку снимет Кира? Но трубку снимает старшая сестра отделения, и Вадим рад этому. Он совсем не знает, что сказать Кире, просто захотелось услышать ее отчетливый голос, спросить об Альке…
Положил трубку, забежал в комнаты к работникам, распорядился коротко и вернулся к себе. Закурил, взял в руки письма.
В коридоре послышались шаги, возмущенный голос: «Не имеете права!..» Дверь отворилась, в кабинет быстро вошла молодая женщина, крутощекое лицо пылает. За ней лейтенант Лунев - плотный, приземистый, по-медвежьи косолапый.
Женщина ринулась к столу.
- Начальник, я жа… - И осеклась, уставилась на Вадима круглыми глазами, ахнула и совсем иным, певуче-насмешливым тоном протянула: - Здра-ав-ствуй, бра-а-тец! Не признал?..
Вадим пристально смотрел на нее.
Лунев доложил: задержал возле рынка - продавала каракулевую шапку потерпевшего Бунькова. Шапку предъявили его жене и дочери, обе опознали.
- Говорит, ее вещь, на выпивку не хватило.
- А как же, братец, - в прежнем насмешливо-певучем тоне заговорила женщина.- Праздник, деньги нужны.
Вадим отпустил Лунева. Сказал тихо:
- Садись, Зина…
И молча, изучающе долго смотрел на нее. Трудно было поверить, что эта женщина, сбывавшая краденое, - Зина Ракитная, или, как он привык называть ее, - Юка, смешливая девочка с кудряшками вокруг лба и милым голоском: «Ты кому писать будешь, когда уедешь?..»
- А ведь я тогда влюбилась в тебя, дура,-грустно, уже без всякого наигрыша проговорила Ракитная и заплакала громко. - Ой, ду-у-ра!..
И так же неожиданно, как начала, перестала плакать, усмехнулась нагло.
- Знала бы, где тебя искать, шапку продавать не пришлось бы: денежки-то мои у вас, как в сберкассе… за десять лет, небось, и проценты набежали немалые!
- Расскажи о себе, - попросил Вадим. - Как все эти годы жила?
Зина рассмеялась.
- Твоими молитвами, братец! А еще Кириными. - И снова горько, без наигрыша, сказала: - Я беспамятная, зла не помню… И жизни своей не помню. Пробежали годы, меж пальцев утекли. Нечего рассказывать.
- Как к тебе эта шапка попала?
- Моя шапка. Любовник подарил. Уж и не помню, который… Ты меня отпусти, братец, все равно ничего не добьешься. Моя шапка, и все тут.
- Придется тебе про шапку рассказать, Зина. Хозяин шапки в больнице избитый лежит, ослеп. А ты бандита покрываешь.
Ракитная встала. Усмехнулась.
- Думала, у нас родственный разговор получится, а ты допрашиваешь… Ну чего смотришь?.. Доказательств у тебя нет, мало кто шапку за свою признает - все одинаковые, в одном магазине за одни рубчики куплены! А без доказательств ты меня держать не имеешь права, я законы знаю, ученая.
- Кто выучил?
- Не хочу больше с тобой разговаривать. Вызови косолапого, пускай проведет, куда надо. Я ничего, я обожду, пока время у тебя кончится и ты мне сам дверь на улицу распахнешь.