В поисках черного золота - страница 12

— Лажа это, а не версия. В телеграмме я буду «Витей», а мой батя— «папой». Значит, я все равно пойму, что телеграмму послал не мой отец.

— Ты-то поймешь, — согласился Вадик, — но тот, кто пошлет телеграмму, этого не знает! Тот, кто вешает тебе лапшу на уши, уверен, что ты об этом не догадываешься! Он думает, что обезвредил тебя!

— Я знаю, что он знает, что я не знаю, — задумчиво произнес Пузырь.

— Вот именно! И в этом наше преимущество!

— Почему ты говоришь «наше»?

— Потому, что я помогу тебе найти твоего батю, ведь у тебя неприятности, а я не крыса, которая бежит с тонущего корабля! Я друзей в беде не оставляю! — горячо сказал Вадик и искоса посмотрел на Пузыря: — Может, ты по-другому думаешь? Ответь: ты мне друг или портянка?

— Друг, друг, — улыбнулся Пузырь.

Вадик с решительным видом встал и сказал:

— Значит так: чтобы узнать, что случилось с твоим отцом, мы должны выяснить, кто играет с тобой в эту странную игру, — он показал глазами на пейджер, — кто посылает эти сообщения и морочит тебе башку. Сиди и вспоминай всех отцовских знакомых, которые знают номер твоего пейджера. А я пойду домой, напечатаю фотки, поем и минут через сорок вернусь. Кстати, как у тебя со жратвой? Можешь у меня пообедать, — предложил Вадик.

— Спасибо, об этом не волнуйся, у меня полный холодильник еды, и шкаф набит консервами. Да, мне надо подумать и поесть. Вернее, сначала поесть, а потом подумать.

Когда Пузырь открыл перед Вадиком входную дверь, Ситников резко остановился, словно ему в голову внезапно пришла бесценная мысль.

— Слушай, а когда твоя мама возвращается из командировки? — спросил он.

— Через неделю. А что?

— А то, что очень много совпадений получа- ется. Твой батя исчез именно тогда, когда твоя мама уехала в командировку, а тетка отправилась на юг. О чем это говорит? — спросил Вадик и сам же ответил: — Тот, кто заварил эту кашу, знает, что сейчас в Москве у тебя не осталось ни одного родственника, с которым ты мог бы посоветоваться. Врубаешься?

— С трудом.

— Этот неизвестный — близкий знакомый вашей семьи, твоего отца или твоей мамы. Потому что только близкий знакомый мог знать такие семейные подробности: кто уехал, когда и на сколько. Это тебе информация к размышлению. Сиди, ешь и думай, — сказал Вадик, вышел на лестничную площадку и закрыл за собой дверь.

Вернувшись домой, Вадик быстро пообедал, приготовил реактивы, разлил их в пластмассовые ванночки, заперся в кладовке, включил красный фонарь, фотоувеличитель и принялся за дело.

Через пятнадцать минут он вышел из душной кладовой, в которой находилась его домашняя фотолаборатория, открыл воду в ванной и принялся промывать напечатанные фотографии, одновременно рассматривая их. Как он и предполагал, снимки получились качественные. Резкость, ракурс, диафрагма — все было выбрано грамотно.

Промыв карточки, он не стал сушить их в глянцевателе, а просто прилепил к зеркалу в ванной, чтобы с них стекла вода. Когда он, уперев руки в бока, разглядывал одну из фотокарточек, которая больше других привлекла его внимание, раздался звонок. Вадик вышел в прихожую и открыл дверь.

На пороге стоял Пузырь и, молча глядя на Вадика, жевал. В руке он держал сырую надкусанную сардельку, с конца которой одна за другой свисали еще две. Пузырь вообще любил поесть, а когда волновался, ел особенно много; это отвлекало его от тревожных мыслей.

— Нельзя жрать сырые сардельки летом, когда стоит такая жара, — поучительным тоном сказал Вадик, — подхватишь сальмонеллез, холеру или еще какую-нибудь инфекцию и будешь потом животом мучиться.

— А, ерунда, — проглотив, сказал Пузырь и с безразличием махнул рукой, отчего две болтавшиеся сардельки, как нунчаки каратиста, описали круг в воздухе, — мой желудок гвозди переварит, не то что какой-то там сальмонеллез, — самонадеянно сказал он и вошел в прихожую.

— Ну гляди… — предупредил Вадик, покачав указательным пальцем перед его носом. — Если живот прихватит, тебя от туалета за уши не оттащишь, а у нас в любой момент могут появиться срочные дела. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Пузырь пошел за Вадиком в ванную, на ходу откусил кусок сардельки и, не переставая жевать, произнес: