В поисках мистического Египта - страница 12

Где же тогда настоящий храм Сфинкса?

Я немного поднял голову и бросил взгляд за статую. С того места, где сидел, я увидел в утреннем свете очертания самого знаменитого сооружения в мире, вздымающего свою усеченную вершину к небу, неразрешимую каменную загадку, первое из чудес света как для греков, так и для нас, тайну древних, что продолжает ставить в тупик моих современников, подходящего друга для Сфинкса.

Великая пирамида!

Оба они, созданные во времена атлантов, как особые знаки загадочного континента, остались в качестве безмолвного наследия народа, исчезнувшего столь же таинственно, как и их земля. И оба напоминают преемникам атлантов о великолепии этой потерянной цивилизации.

А затем солнце и Сфинкс встретились снова. Опять произошло то восхитительное свидание, что случалось ежедневно на протяжении бесчисленных лет. Небо быстро претерпело все те изменения, что в Египте следуют за рассветом: горизонт из розового стал синевато-пурпурным, из синевато-пурпурного фиолетовым, из фиолетового красным, прежде чем приобрести тот насыщенный чистый светло-голубой цвет, который небосвод имеет в этой стране. Теперь я знаю, что Сфинкс как страж пустыни был символом священной четверки, безмолвных стражей мира, четырех богов, исполняющих веления таинственных хранителей человечества и его судьбы. Люди, вырезавшие статую Сфинкса, знали об этих высших существах, но мы, несчастные современные люди, совсем забыли о них.

Немного устав от долгого ночного бдения, я приготовился проститься с головой этого гиганта, возвышающейся над песками. Его самообладание, выражение властной безмятежности, излучаемый духовный покой повлияли на меня и привели в неуловимо отрешенное от мира состояние, для которого я едва смогу подобрать слова. Сфинкс, такой древний, что наблюдал детство мира, погрузившийся в нерушимое созерцание, видел цивилизации, достигшие расцвета, а затем медленно увядавшие, словно цветы, следил, как кричащие захватчики проходят и возвращаются назад, приходят и уходят, приходят и остаются. И все же он оставался прежним, таким спокойным, таким далеким от всех человеческих эмоций. В ночной тьме что-то от этого каменного безразличия к превратностям судьбы, кажется, проникло ко мне в кровь. Сфинкс освободил меня от всех волнений о будущем и всех сердечных тягот. Он превратил прошлое в кинофильм, который можно смотреть отстраненно и беспристрастно.

Под прозрачно-голубым небом я бросил последний взгляд на широкий лоб, глубоко посаженные глаза, округлые щеки, огромные выступы головного убора, сделанные, чтобы имитировать складки настоящего головного убора из льна с пересекающими его горизонтальными полосками – одна широкая между двумя более узкими. По-новому взглянул я на полосы розовой краски, еще заметные на его щеках. Они напоминали о Сфинксе, которого видели древние, том, что был облицован гладким известняком, а затем раскрашен в светло-красный цвет.

Если сила льва и разум человека смешались символически в этом лежащем теле, то в нем было еще что-то, не звериное и не человеческое, а что-то большее, что-то божественное! Хотя между нами не было сказано ни слова, все же результатом присутствия Сфинкса стало духовное исцеление. Хотя я не посмел ничего шепнуть в эти огромные уши, глухие к мирской суете, я знал, что он прекрасно понял меня. О да, в этом каменном творении, которое сохранилось до XX века как создание неведомого мира, было что-то сверхъестественное. Эти сомкнутые огромные губы хранят секреты атлантов. И если теперь день полностью открыл мне Сфинкса, он одновременно усилил его загадочность.

Я вытянул сведенные судорогой ноги и медленно встал, спеша сказать бесстрастному лику прощальное слово. В его устремленном на восток взгляде, всегда следящем за первыми лучами солнца, я снова прочел обнадеживающий знак нашего несомненного возрождения, столь же определенного и столь же неизбежного, как восход солнца.

«Ты принадлежишь Тому, Что Бессмертно, а не только времени, – прошептал Сфинкс, нарушив наконец свое молчание. – Ты вечен, и состоишь не только из исчезающей плоти. Душу в человеке убить невозможно, она не может умереть. Она ждет, завернутая в пелены, в твоем сердце, как жду я, засыпанный песками, в твоем мире. Познай себя, о смертный! Ибо в тебе, как во всех людях, есть То, что приходит и остается навеки и свидетельствует, что Бог ЕСТЬ!»