В поисках острова Платея - страница 5

по имени Коробий, который рассказал, что однажды был отнесен бурей в Ливию, именно к острову Платея у ливийского берега. Ферейцы подрядили Коробия за деньги и повезли его на остров Феру. Затем с Феры отплыли на разведку сначала лишь несколько человек. Когда Коробий привез их на этот остров Платею, ферейцы оставили его там, дав запас продовольствия на несколько месяцев. Сами же поспешно отплыли назад, чтобы рассказать согражданам об острове.

152. Ферейцы, однако, отсутствовали дольше условленного времени, и у Коробия истощился весь запас продовольствия. Вскоре после этого самосский корабль, шедший в Египет (владельцем корабля был Колей), был отнесен к этому острову. Узнав от Коробия всю его историю, самосцы оставили ему продовольствия на целый год. Сами же они снова вышли с острова в открытое море и направились в Египет. Однако восточным ветром их отнесло назад, и так как буря не стихала, то они, миновав Геракловы Столпы, с божественной помощью прибыли в Тартесс. Эта торговая гавань была в то время еще не известна эллинам. Поэтому из всех эллинов самосцы получили от привезенных товаров по возвращении на родину (насколько у меня об этом есть достоверные сведения) больше всего прибыли, исключая, конечно, Сострата, сына Лаодаманта, эгинца (с ним-то ведь никто другой в этом не может состязаться). Самосцы посвятили богам десятую часть своей прибыли — 6 талантов — и велели изготовить медный сосуд вроде арголийского кратера. Вокруг чаши по верхнему краю был словно венец из голов грифонов. Этот-то сосуд они принесли в дар в храм Геры, установив его на подпорках в виде трех огромных коленопреклоненных бронзовых статуй в 7 локтей высотой. Этот благородный поступок самосцев послужил первым основанием тесной дружбы с ними киренцев и ферейцев.

153. Оставив Коробия на острове Платея, ферейцы между тем снова прибыли на Феру с вестью о том, что они заняли остров у ливийских берегов. Ферейцы решили отправить туда по жребию от всех семи общин на острове по одному из двоих братьев, а предводителем и царем выбрали Батта. Затем они послали на Платею два 50-весельных корабля.

154. Таков рассказ ферейцев, и относительно дальнейших событий киренцы также согласны с ними. Что же касается истории Батта, то киренцы передают ее совершенно иначе, а именно так. Есть на Крите город Оакс. Царствовал там Этеарх; у него была дочь по имени Фронима. После смерти жены царь ради дочери, лишившейся матери, женился вновь. Войдя в царский дом, эта женщина захотела быть и действительно стала мачехой для Фронимы: она дурно обращалась с падчерицей, строила ей всяческие козни и, наконец, обвинила в распутстве, причем сумела убедить в этом даже своего мужа. По наущению жены царь задумал страшное злодеяние против дочери. Жил в Оаксе в то время купец из Феры по имени Фемисон. Этого-то Фемисона Этеарх пригласил как гостя во дворец и заставил поклясться, что тот окажет любую услугу, какую от него попросят. После того как купец дал клятву, царь велел привести и передал ему свою дочь с приказанием на обратном пути бросить в море. Фемисон был страшно возмущен тем, что его обманом заставили принести клятву. Он порвал дружбу с царем и затем поступил так: уезжая с Крита, он взял царскую дочь с собою. В открытом море, чтобы выполнить данную клятву, купец связал девушку веревками и бросил в море, затем опять вытащил на борт корабля и вместе с ней прибыл на Феру.

155. Там один знатный фереец Полимнест взял Фрониму к себе в дом и сделал своей наложницей. Спустя несколько времени у нее родился заикающийся и шепелявящий мальчик. Ребенок, как передают ферейцы и киренцы, был назван Баттом. Я думаю, однако, что [первоначально] у него было другое имя, а Баттом его стали звать лишь после прибытия в Ливию: он получил это имя именно в силу изречения дельфийского оракула и от царского сана, которым он был облечен. [И действительно] ведь ливийцы царя называют «баттос», и поэтому, думается мне, Пифия, изрекая пророчество, называла его по-ливийски царем, так как знала, что он будет царем в Ливии. Когда Батт вырос и прибыл в Дельфы за советом о своей [заикающейся] речи, Пифия ответила ему так: