В предгорьях Урала - страница 16

— Ну вот, это дело, — повеселела Видинеева и торопливо наполнила второй бокал.

Доставая икру, она прикоснулась грудью к плечу Сергея, и юноша почувствовал, как им стало овладевать непонятное, одурманивающее чувство. Быстро отодвинув рюмку, он порывисто поднялся и с какой-то незнакомой ему ранее, только что пробудившейся силой грубо обнял Дарью и жадно припал к разгоряченным губам..

…Проснулся он, когда уже было светло. На широкой кровати из красного дерева, под балдахином, разметав по подушке пышные волосы, спала Дарья. Дышала она глубоко и ровно, полуоткрытые припухлые губы манили Сергея, он наклонился и мягко припал к ним. На пышном ковре, катая клубок ниток, играл кот. Приподнявшись на локте, юноша долго смотрел на разрумянившееся лицо Дарьи. Боясь потревожить ее сон, он тихо оделся и вышел из дому.

…Никита Захарович, вернувшись из гостей, долго бродил из угла в угол в своей маленькой комнатке.

— Неужто дурак, проворонит свое счастье, а? Ведь капитал-то какой, миллионщица. Господи, вразуми ты его, — шептал он, ускоряя шаги.

Чутко прислушиваясь, не стукнет ли дверь в комнате Сергея, он продолжал бегать, точно запертый в клетку волк. И лишь когда часы пробили полночь, он немного успокоился и пошел в спальню. Василиса Терентьевна после трех рюмок наливки спала крепко, пожевывая во сне губами. Никита с ненавистью посмотрел на жену и, двинув ее в бок кулаком, привалился к стене.

На рассвете он поднялся на ноги и на цыпочках подошел к дверям комнаты Сергея. Прислушался. Там стояла тишина. Фирсов приоткрыл дверь. Кровать была пуста.

Потирая на ходу руки, Никита зашагал обратно в спальню, зажег лампаду и опустился на колени. Благочестивые старцы Зосим и Савватий угрюмо смотрели с иконы на коленопреклоненного Фирсова. Крестясь на праведников, Никита думал:

— Плохой лак попал, борода-то у Савватия облупилась, на вершок короче стала, чем у Зосима. Надо прошпаклевать. Сергей ночевал у Дарьи, дай бог удачи.

Перекрестившись еще раз, Фирсов поднялся на ноги и облегченно вздохнул.

Перед пасхой, в великий четверг, Устинья вместе с горянскими девушками пошла в городской собор. Когда девушки подошли к храму, с колокольни ударили два раза. Устинья заторопилась.

— Опоздали, девоньки, — поднимаясь на паперть, сказала она подругам, — уже два евангелия прочитали.

Войдя в левый придел, где обычно молились женщины, они протискались через толпу ближе к амвону и, продолжая шептаться между собой, торопливо закрестились. Двенадцать евангелий читал сам протоиерей отец Дометиан. Устинья украдкой стала разглядывать молящихся. Впереди ее стояла какая-то дородная женщина с мальчиком, сбоку старушонка, одетая в старомодное пальто. Взглянув через плечо, девушка изменилась в лице. Недалеко от царских врат она увидела Сергея. Рядом с ним стояла какая-то дама в накинутой на пышные плечи ротонде. Трепетавшее пламя свечей освещало молодое, чуть надменное лицо женщины. Устинья почувствовала, как заныло ее сердце. Вот они опустились на колени, и незнакомка, прижавшись плечом к Сергею, устремила сияющие счастьем глаза на лик нерукотворного Спаса. Через несколько минут юноша помог ей подняться и повернул бледное лицо к Устинье.

«Нет, не узнал, — с горечью подумала девушка и прижала руку к груди. Сердце учащенно билось. — Не узнал, а может быть, чуждаться стал? Богатая рядом стоит. — Но тотчас же разубедила себя. — Нет, была бы не по душе, не искал бы встреч со мной. — К горлу Устиньи подкатил тяжелый ком. — Сергей, Сереженька», — шептала она про себя. Готовая разрыдаться, Устинья уткнулась лицом в платок.

Прозвучал третий удар колокола. В ее душе он прозвучал, как похоронный звон. Девушка опустилась на колени и стала горячо молиться. Но успокоения не было. Стоявшая рядом с ней старушонка внимательно посмотрела на нее и прошамкала:

— Молись, молись, отроковица, слова святого писания облегчают душу и через них тебе будет уготован путь в царствие небесное.

Близко к полночи раздался двенадцатый удар колокола; с зажженными свечами, вделанными в цветные бумажные фонарики, народ стал выходить из собора.