В родных местах - страница 22

— Ты у него что и за рассыльного? — спросил у Владимира леспромхозовский шофер, когда Беседин ушел. — Плату-то двойную получаешь или как? Молчишь? Начальству сапоги готов чистить, а своему брату-шоферу и ответить не хочешь.

Он определенно издевался, а ведь раньше — Скареднов знал леспромхозовского шофера лет этак шесть — был отменно вежлив.

Владимиру опять захотелось уволиться.

Когда он вез Беседина на завод, тот был подавлен, необычно угрюм и молчалив. За всю дорогу сказал одну фразу: «Завтра поедем в девять». «Чаще б тебя песочили», — подумал Владимир. Он прямо-таки злорадствовал, чего с ним никогда прежде не бывало. Сейчас ему хотелось, чтобы с Бесединым случилось что-нибудь плохое, чтобы его отругали и наказали. А еще лучше, если бы сняли с работы. Он тоже старался казаться угрюмым, подавленным, сердито крутил баранку, — игра эта смешила его и ужасала. «Что это со мной? Я становлюсь злым. Это зло вижу только я один, но не все ли равно».

По конторе прошел слушок, что директора на пленуме горкома партии «били в хвост и гриву». Владимир почувствовал какое-то нехорошее удовлетворение, и это снова удивило его.

Жена попросила увезти домой телевизор, она взяла его в кредит. В универмаге в тот час было малолюдно, и жена, показывая покупателям обувь (она работала в обувном отделе), одновременно давала мужу наставления: «Сильно не тряси. И, смотри, сам ничего не крути, а то накрутишь мне».

— А когда обмывать собираетесь? — Это сказал, подойдя к ним, толстый старик — директор универмага. — Меня не забудьте.

— Выписывайте побольше аванс и обмоем, — ответила жена.

Старик страдал болезнью сердца, не пил совсем и разговор о выпивке завел так, от нечего делать.

Дома жена почтительно отзывается о своем директоре, а здесь разговаривает как с равным. А Владимир наоборот: дома частенько поругивает Беседина, а на заводе заискивает перед ним. Кажется, никогда еще не был он так недоволен собой. «Холуй! Все шиворот-навыворот. Это от того, наверное, что я слабый человек. Да, слабый и безвольный…»

Он глянул в зеркало. Мохнатые брови устало нависли над глазами, на переносице злые морщинки. Лицо выглядит темным, грубоватым, сердитым. Владимир и сам не понимает, почему у него такое неприятное лицо. Незнакомые люди даже настораживаются поначалу, поглядывают опасливо, дескать, кто ты таков, не удумал ли что? Но это было вроде маски, за которой Скареднов скрывал свою робость и безволие. Под маской ему легче, спокойнее. Жена у него есть, второй не надо. Портреты с него писать не будут. Лучше под маской…

В общем, сегодня Владимир был что-то очень уж недоволен собой. И это недовольство мало-помалу усиливалось, когда он вез телевизор, а потом, слегка возбужденный, что приобрел такую ценную вещь, ходил по избе. От первой строчки до последней прочитал в газете отчет о пленуме горкома партии. О Беседине там писали немного — один абзац, но ядовито: приписывали ему бюрократизм, зазнайство. В этот раз Скареднов почему-то не чувствовал злорадства. Только холодно отметил про себя: «Правильно!» Он устал от всего: от езды, от людей, от пурги, которая не унимается уже третьи сутки, наметая сугробы и завывая, завывая.

Отложив газету, подсел к аквариуму и долго глядел на него: в маленьком водяном мирке — вот странно! — тоже были свои радости и печали. Большой красный меченосец погнался за маленьким зеленым. Тот спрятался за раковину и робко выглядывал оттуда. Когда Владимир насыпал рыбкам корма, зеленый меченосец стал осторожненько всплывать наверх. Но красный меченосец снова загнал его под раковину.

«Окаянная животина!» Владимир взял шланг, которым сынишка собирал со дня аквариума остатки корма, и стал гонять им красного меченосца. Даже зубами заскрежетал — до того разозлился. Тот сперва пытался наскакивать на шланг, но скоро, подобно зеленому меченосцу, забился под раковину.

«Напорист, как Беседин». От этого нелепого сравнения ему стало смешно. Зойка спросила удивленно:

— Ты что, пап?..

Последние дни у директора был усталый, болезненный вид, а потом Беседин забюллетенил и не показывался на заводе с неделю. Он вызвал Владимира сразу же, как только вышел на работу. Сидел за столом, сморкался и печально вздыхал.