В сердце леса - страница 3

Наконец, в полдень следующего дня мы выступили в путь. Джона, Стенли и меня сопровождали пятеро носильщиков, шесть женщин, двое мальчиков и двое детей, все еще сосавших грудь. Всю дорогу индейцы тонкими, протяжными голосами кричали «Рораааааима!», горы подхватывали их печальный крик, и со всех сторон доносилось заунывное эхо. С трудом приближаясь к видневшейся на горизонте вершине массива, мы невольно погружались в атмосферу «Затерянного мира» и романтику великих легенд Амазонки.

Под надежной защитой городской цивилизации нам было трудно понять, почему на земле Амазонки столь многих обманывали грезы и небылицы, почему искатели сокровищ верили в Эльдорадо, почему Фосетт упорно доискивался городов Атлантиды и почему гору считают чем-то особенным, а не просто громадным скоплением осадочных пород. Здесь же, вблизи Рораймы, мы почувствовали себя по-другому и не могли уже укрыться под спасительным крылом цивилизации. Человек здесь не был хозяином природы, тут природа властвовала над человеком. С благоговейным трепетом глядели мы на гору. Встречные потоки таили опасность — ведь воды их стекали со скал Рораймы, облака, закрывшие небо, льнули к ее вершине, и казалось, что голым твердым холмам, которые мы попирали ногами, мучительно больно — они чувствуют, как довлеет над ними громадное чудовище.

В первые дни Рорайму скрывали облака, принесенные ветром с Атлантического океана. Но однажды утром небо прояснилось, открыв взору все плоскогорье. Над нижней грядой высотой около 5000 футов на 2000 футов ввысь возносилась Рорайма. И на протяжении всех восьми миль гору венчали скалы, поднимавшиеся еще на 2000 футов, так что вершина представляла собой поразительно ровную линию скалистых зубцов. На черном фоне скал выделялись красные и белые обнажения известняка. Гребень Рораймы прорезала долина шириной в полмили, которая делила гору на две неравные части.

По мере приближения к Рорайме почтение наше все возрастало. На пятый день начался последний этап восхождения. Это было на рассвете, облака не скрывали гору, и мы увидели единственный выступ, который, словно разводной мост, наклонился к вершине, и под нами, в расщелине, скопление облаков такой же причудливой формы, как и сама гора. Капризы ветра превращали облака в длинную, нескончаемую пелену тумана; словно язык ящерицы, она высовывалась из устья долины и вновь пряталась, периодически выдыхала клубы пара, как курильщик пускает колечки дыма. А когда мы стали приближаться к поясу белых древесных скелетов, окружающих гору, нас накрыл тошнотворный серый туман, похожий на ядовитый газ, сгустившийся над кладбищем павших воинов. Клочья тумана оседали на многочисленных остролистых растениях, именуемых «терновый венец Христа», и вокруг причудливых пауков, тянувших паутину от одного растения к другому.

Мы взбирались все выше. Моросил мелкий дождик. Еще через час мы были у подножия утесов в лесу, где никогда не прекращались дожди. Все вокруг покрывал густой уродливый мох; на каждом дереве гнездились безобразные грибы. Ямы наполняла черная вода. Там, где с поверхности скал сорвались камни, образовались пещеры, слишком сырые даже для змей, кругом росли бесформенные, скрюченные кусты и деревья. Через полтора часа мы с великой радостью уже взбирались на горный выступ.

Все было окутано туманом, и мы могли только разглядеть вертикальный утес справа и пологий склон слева. Однажды мы увидели огромный фонтан, который бил прямо из скалы. В другой раз мы прошли под водопадом, который падал с такой высоты, что долетавшие до нас брызги были как мелкие капли дождя. Мы поднимались все выше и около полудня, миновав выступ, проследовали еще дальше, к самой вершине.

Ничего не было видно. Только черные скалы то появлялись, то вновь исчезали за облаками, и за стеной дождя гора скрылась из виду. Спустилась ночь, на нас обрушился холод и дождь. Мы поставили палатку, натянули свитеры и залезли в спальные мешки. Когда же рассвело, стало тепло, и мы не увидели на небе ни облачка.

Мы взобрались по скалам на самое высокое место. Рорайма казалась отсюда высшей точкой всей Амазонии. «Мы словно в межпланетном путешествии какого-нибудь фантаста», — сказал Джон. Мы обозревали окружавший нас «лунный» ландшафт, напоминавший гигантское блюдце, изборожденное безобразными, судорожно скрюченными черными грядами. На много миль вокруг простирались нагромождения изрезанных и иссеченных скал, будто миллионы злобных каменотесов соорудили камеру пыток, предназначенную для одного из титанов. Громадные скалы были искрошены ветрами, которые свирепствовали вокруг горы. Один утес напоминал орудие пыток — железный сапог, другой — искалеченного верблюда, там виднелась черепаха без головы, а дальше — свинья, и в спину ей вцепилась пиявка. В скале образовалась галерея с покатой крышей и колоннами, как в боковом приделе готической церкви, и подобием горгулий, еще более уродливых, чем на соборе Парижской богоматери. В средние века в таком месте вполне могли бы служить черную мессу. «Окажись все это в Англии, — заметил Стенли, — можно было бы брать по шестипенсовику за вход и нажить уйму денег». И в самом деле, сама природа создала здесь комнату ужасов. Громадные скалы, весь зловещий черный пейзаж словно обнажали душу Амазонии.