В сетях злосчастья - страница 6

— Простите… — произнес он, тронув его за рукав, — мне кажется… вы Шина… Валерий…

— Кубусь! Клянусь богом… Кубусь! — вскричал тот.

— Я только сейчас увидел тебя… Я шел по той стороне… увидел тебя, Валерий… как только вышел из дому, — одним духом выпалил Улевич.

— Ты что, болен? Какой ты худой!

— Да так, голова у меня немного болит…

Шина искоса оглядел с ног до головы своего кузена и что‑то смекнул. Он взял его под руку и повел в первое попавшееся кафе. Когда они уселись за столиком в уголке и кокетливая официантка, отвернув кран огромной посудины, наполнила два стакана так называемым кофе со сливками, а на самом деле кофейной гущей, разведенной молоком, и плеснула в каждый стакан какой‑то гадости, которую выдавали за пенки, Шина нагнулся и спросил шепотом:

— Кубусь, может быть, ты потерял службу?

— О, уже давно…

— Как же ты теперь живешь? Прости, что я спрашиваю, но ты… понимаешь…

— Теперь… — начал молодой человек и умолк. У него задрожали губы, и слезы ручьем потекли по лицу.

— Послушай, но это ведь немыслимо. Почему ты не писал? Нельзя же так! Вот что, поедем со мной в деревню! Поживешь там, поправишься. Потом подумаем и о работе для тебя.

Улевич закрыл глаза, вцепился руками в своего родственника и долго, очень долго не был в состоянии разжать пальцы.

Лишь запах кофе и булок вызвал в нем иные ощущения. Они быстро выпили поданный им напиток и расстались, назначив друг другу свидание на Привислинском вокзале. Кубусь вернулся к себе домой, убрал мусор, связал все тряпье в узел и вместе с кроватью и тюфяком преподнес в подарок ехидному дворнику в знак дружеского расположения. После этого он отправился на квартиру к хозяйке дома и вручил ей следуемые за квартиру деньги, только что взятые взаймы у кузена. Весь день он блуждал по городу, как пьяный. Перед глазами у него мелькали люди, лошади, мчавшиеся экипажи, дома, деревья, но он как бы не замечал всего этого пестрого калейдоскопа. Весь этот мир был ему сейчас безразличен, как убогие картинки лубочных изданий. Что они изображают? О чем стараются напомнить? Он потерял способность мыслить и сознавать. Он помнил только об одном, что в семь часов должен быть на вокзале. Одержимый этой мыслью, он бродил по улицам и, отдохнув немного, снова куда‑то шагал. Несколько раз в течение дня им овладевало страстное желание упасть ничком на улице среди людского потока, зарыдать и выплакаться так, чтобы сухие камни намокли от слез и разжались тиски, сдавившие его мозг. Он съел мясной обед, позднее выпил в кондитерской чашку черного кофе с ликером, часа в четыре снова закусил и в шесть часов был уже на вокзале. Когда он очутился там, все еще испытывая ту же гнетущую и безнадежную неизвестность, в которой он постоянно находился, его как электрический ток стала минутами пронизывать ужасная мысль: а вдруг Валерий не придет, — может быть, он хотел таким образом лишь избавиться от него? Однако около семи часов Шина появился в зале ожидания и сердечно расцеловал Кубуся.

— Вот увидишь, старина, — воскликнул он, — все будет хорошо! Ты любишь щи? Я помню, что твой отец обожал щи со свининой.

— Щи я люблю, но до сих пор не знаю, где ты живешь?

— Как не знаешь? Да в Скакавках! Я управляющий у графа Гвилкен — Пардвица. Должен тебе сказать, работы у меня по горло. Четыре фольварка, винокурня, семенная свекла, конный завод — словом, что‑то страшное! А сейчас эта старая шельма уволил кассира и всю работу взвалил на меня.

Весело и громко рассказывая о работе и делах имения, Шина посадил Кубуся в вагон третьего класса и расположился напротив него, заняв целую скамейку. Вскоре поезд тронулся и через мост на Висле пошел по направлению к Млаве. Пока было светло, Шина без умолку болтал, а когда стемнело, сразу захрапел. Кубусь сидел прямо, неподвижно, положив руки на колени, и смотрел на мелькавшие за окном пейзажи. Прежнее удрученное состояние все еще не покидало его. В воображении теснились странные видения, похожие на безжалост ные призраки смерти с закрытыми лицами. Он никак не мог постигнуть умом, что с ним происходило до сих пор, почему он впал в такое отчаяние, а главное почему еще сегодня утром был так несчастлив… Недоумевая и дивясь, он уже не мог представить себе, как голодал, и от этого в душе его царил полный сумбур. Кубусь все еще ощущал невероятную тяжесть, точно его придавили огромные дубовые бревна, очертаний которых он не мог З'ловить, словно это были только тени, неопределенные силуэты или снопы света. С невыразимым отвращением вспоминал он все перенесенные им бедствия и злоключения, приступы бессмысленного отчаяния из‑за нехватки двух грошей; все это вызывало в нем тягостное чувство стыда. Шина безмятежно храпел.