В шестнадцать мальчишеских лет - страница 12

Мысли смешались. Петров забыл о варьете, о том, что нужно расплатиться с официантом. Он не узнал молодого человека, но шестое чувство подсказало, что на этот раз опасность не выдуманная, а настоящая. Грозная и неотвратимая!

Петров встал и, с трудом отрывая ноги от земли, направился к выходу. Так бывало во сне: хотел бежать, напрягал силы, но точно увязал в песке. Его окликнул официант, и он остановился как вкопанный, опустив руки и покорно ожидая того, чему суждено было совершиться. И когда официант, вежливо улыбаясь, подал счет, Петров долго не мог понять, чего от него хотят. А молодой человек не двинулся с места. Он стоял у стола, снова держа в руке чашечку с мороженым, и провожал Петрова спокойными, внимательными глазами.

…С этого дня начался кошмар. Петров встречал молодого человека всюду: на улице, на пляже, в ресторанах и кафе. Входя, Петров озирался, искал преследователя и почти всегда находил его. Незнакомец сидел где-нибудь в уголке, молчаливый, сдержанный.

Через несколько дней Петров привык к тому, что у него есть спутник, постоянный, как тень. Однажды, когда столкнулся с ним лицом к лицу возле остановки автобуса, растерянно улыбнулся и кивнул, точно приятелю. Но тот не ответил. Посторонился и долго, настойчиво смотрел вслед…

Петров не то чтобы примирился с тем, что его должны арестовать, а просто не думал об этом. Голова была забита другим. Днем и ночью теперь он вызывал в памяти картины прошлой жизни. Перед ним вереницей проходили люди, которых давно не было в живых. Он пытался вспомнить, где и когда встречался с молодым человеком, не сомневаясь в том, что такая встреча была и, должно быть, при каких-нибудь необычных обстоятельствах. Но вспомнить не мог, неизвестность мучила его сильнее, чем страх. Потом сообразил, что если теперь незнакомцу лет тридцать, то тогда, в сорок втором, ему было, по-видимому, пятнадцать. Значит, бессмысленно ломать голову. Полжизни минуло.

…И он стал ждать ареста. Каждый день, выходя из дому, думал: "Ну вот, наверно, сегодня!" Встречаясь с преследователем, вопросительно заглядывал в лицо, словно молил ответить: "Когда же? Когда?.." Но молодой человек молча отворачивался, чтобы через минуту последовать за Петровым по пятам.

Так прошло полмесяца. "Почему он не доносит на меня?" — думал Петров. Родилась робкая надежда. Может быть, ничего нет? Может, он заболел манией преследования и надо обратиться к врачу? Пока не появилась эта мысль, Петров не мог заставить себя пойти на вокзал, сесть в поезд и уехать. Казалось, что стоит сделать такой шаг, как сразу настанет развязка. Но теперь решил: "Хватит! Проверю. Вот если он последует за мной, тогда…"

Ночью Петров проснулся. Почудилось, кто-то стоит под окном. Распахнул рамы. Никого! В саду шелестели груши, яблони… Он постоял, вдыхая теплый солоноватый воздух. Вернувшись в комнату, начал поспешно укладывать в чемодан вещи. "Почему я ничего не предпринимаю? — спросил он себя. — Я был в каком-то гипнозе!" И он стал путать следы.

— До свиданья! — сказал он хозяйке. — Уезжаю с ночным поездом. В Свердловск, на завод. Я там работаю. Телеграмму получил. Велят срочно возвращаться…

Выстояв в очереди, Петров купил билет в мягкий вагон, сдал чемодан в камеру хранения и сел в зале ожидания у всех на виду. Когда прибыл поезд, вошел в купе, велел проводнику постелить постель, а сам выскользнул в другую дверь, пролез под вагоном и побежал по шпалам, спотыкаясь, рискуя разбиться о рельсы. Рассвет он встретил на шоссе, в горах. Весь день шагал под палящим солнцем, потом, не выдержав, сел в автобус, который привез его в Сухуми. На утро Петров на катере плыл в Батуми и там пять дней бродил по узким, кривым улочкам, заходя в чайные и закусочные и заговаривая с подозрительными людьми, боявшимися дневного света. Наконец, нашел того, кто был нужен.

…Они сидели друг против друга на вытертом коврике, подогнув ноги по восточному обычаю, в темной конуре на корме огромной баржи. Петров, за последние дни отощавший до неузнаваемости, с огромными лихорадочно блестевшими глазами и черными ввалившимися щеками, жадно затягиваясь, курил папиросу, набитую ядовитой зеленой травой — высушенной коноплей, — которую на Востоке называют "планом". Это разновидность среднеазиатского гашиша, довольно сильный наркотик, к которому прибегают люди, желающие забыть о своих горестях и пару часов пожить в призрачном мире дурмана. Собеседник Петрова, смуглый, с лохматыми бровями и орлиным носом абхазец или азербайджанец, одетый в грязную, старую черкеску и фетрозую шляпу, лениво, прикрыв глаза, цедил: