В скалах Норвегии - страница 2

Но Кнут Ларсен считал, что это не так. Он крикнул двоим, пришедшим из Киркенеса, чтобы они бежали за ним. И сам, стреляя из револьвера, бросился мимо немецких солдат. Те подняли свои винтовки и начали стрелять. Один из них стал на дороге Ларсена, но Ларсен ударил его ножом в грудь и побежал дальше. Они уже добежали втроем до первых скал, им оставалось всего четверть минуты, чтобы скрыться из глаз, но как раз в это время пуля попала Ларсену в спину. Он упал на снег и крикнул тем двоим из Киркенеса: «Бегите!» И те побежали дальше, потому что если б убили и их, то никто ничего не мог бы рассказать нам о пароходе с солдатами, который шел из Тронгейма.

Ларсен был сильный человек — он приподнялся, сел и, опершись руками на снег, повернулся лицом к солдатам, которые бежали к нему. Они уже не стреляли, потому что думали, что возьмут его живым. Но Ларсен не хотел, чтобы его взяли живым. У него была граната. Она была заряжена, — ему надо было только встряхнуть ее. Он ждал, когда солдаты подойдут ближе, и, когда они были совсем близко, он встряхнул гранату и, не выпуская ее из руки, ударил об лед.

Двое из Киркенеса видели, как погиб Ларсен, они слышали, как кричали раненые солдаты. И мы узнали, что Ларсен погиб, но еще мы узнали и все, что было нужно для того, чтобы большой пароход из Тронгейма никогда не пришел в Киркенес...

И теперь в домике на берегу моря с нами не было Ларсена, и мы решили, что нас все равно здесь сожгут, если мы останемся в доме, — и мы вышли навстречу немцам, когда они подошли к домику. Но мы вышли не сразу. Револьверы были только у двоих, у меня и у командира были кортики. И тогда командир сказал, чтобы двое с револьверами вышли первыми и стали за каменную стену и стреляли, пока их не убьют. А когда их убьют, то немцы подумают, что в доме тихо и никого больше нет, и они войдут в открытую дверь, а мы с командиром будем стоять за дверью и примем еще раз на кортики по одному немцу, а если нам посчастливится, то и по два. И командир снова пожалел, что с нами нет Кнута Ларсена.

Двое с револьверами вышли и стали за каменной стеной. Солдаты увидели их почти сразу. Но их было много, и они не очень боялись. Они шли, стреляя из ружей, а наши стреляли из револьверов, и трое солдат упало, не дойдя до стены. Тут мы перестали смотреть и спрятались за дверью, чтобы нас не было видно.

А за стеной еще стреляли, и мы стояли с кортиками наготове. Но вдруг командир сказал мне:

«Христиансен, я один останусь тут — и не возражай мне, потому что я тебя убью, если ты будешь возражать мне. Я вспомнил, что там, у фиорда, нас ждут Иорик Свенсон, и Матиссен, и еще двое. И если солдаты убьют нас всех, то потом они пойдут и убьют и их там, у фиорда, потому что если предали нас, то, значит, предали и их. Беги, Христиансен, я тебе приказываю. Только дай мне кортик».

И я отдал ему кортик, а он отдал мне свой и сказал:

«Если увидишь когда-нибудь мою дочь, отдай ей этот кортик. А теперь беги».

И я ушел от командира и стал думать, как мне бежать. Я вылез с другой стороны дома и пополз вдоль стены, и выполз из ворот, и опять пополз вдоль стены, а потом побежал по снегу.

Я не видел, что происходило с той стороны, за домом, но там еще стреляли, и в первую минуту, когда я побежал по снегу, меня не заметили. Но потом меня увидели — не солдаты, которые были у дома, а офицер и шофер, оставшиеся в машине. Я повернулся и хорошо видел, как офицер, положив ружье на крыло машины, стреляет в меня. Он выстрелил много раз подряд, но я только потом, когда добрался до моря, заметил, что одна пуля попала мне в бок, пробила кожу и застряла в фуфайке. Всю ночь я шел вдоль берега моря и только утром дошел до поселка на берегу, где меня ждали Иорик Свенсен и остальные.

Я рассказал им все, что случилось, и мы пошли дальше, в одну хижину на берегу моря, в которой никто не жил уже три года и бывали только мы.

Иорик Свенсен ждал командира, чтобы решить, как быть со Скулле. Накануне пришли рыбаки из деревни Хельпао и рассказали, что это Скулле выдал Кнута Ларсена, что он ходил в Киркенес и принес оттуда мешок муки, которая была только у немецкого коменданта и которую он не мог бы достать ни у одного норвежца, потому что у норвежцев ее уже давно всю взяли.