В солнечной Абхазии и Хевсуретии - страница 13

Ближе к селению Аче начинаются большие посевы. Дома в большом селении Аче в 3–4 этажа, прилеплены к скале, при чем крыша первого этажа является двором, террасой для второго. В первом этаже помещается скот, во втором живут люди, в третьем хранится сено.

По ту сторону реки, на склоне горы, виднеется сожженное во время прошлогоднего челокаевского восстания селение Бисо.

Горы Хевсуретии подавляют.

Мы поднимаемся на один из самых трудных перевалов — Датвисджвари (в переводе: медвежий крест). Сбоку высится снежная вершина Чаухи — одна из самых высоких вершин Кавказа. Местами лежит снег, холодно, а всего час-полтора назад мы не знали, куда деваться от палящих лучей солнца.

На наше счастье навстречу нам попадается хевсур с осликом и привязанным к седлу хорошеньким барашком. Хевсур направляется с жертвенным барашком в село Чала к «иконам» на праздник успения богородицы. Он останавливает нас, чтобы по обычаю угостить аракой. Арака противна на вкус и пахнет бурдюком, но, чтобы согреться, я делаю несколько глотков из рога.

На обратном пути мы встретили того же хевсура. Араки в бурдюке уже не было, от хорошенького барашка остались только легкие и сердце, которые он вез домой.

По ту сторону перевала мы всюду встречаем погибшие посевы, побитые морозом. Потом снова едем низом, по берегу реки. Лошадь хевсура не поспевает за нами и то и дело спотыкается. Раза два он перелетает через голову своего коня. Но мой иноходец бесподобен, я не чувствую его под собой.

…Квадратная башня. На скале развалины старого замка и, словно прилепленное к горе, селение Лейбайскари.

Наше неожиданное появление вызывает переполох. Хевсуры и хевсурки спешат к нам со всех сторон. Даже пастух забыл свое стадо, сошел с горы и, опираясь на длинный посох, во все глаза смотрит на нас. Хевсурки рассматривают меня с неменьшим интересом, чем я их. Щупают материю моего костюма, дивятся на высокие каблуки моих ботинок. Я захватила для подарков всяких мелочей, в том числе мыла. Но оказывается, хевсурки даже не знакомы с его употреблением. Больше всего их прельщают блестящие пуговицы, а мужчин — спички и бумага.

Мы останавливаемся в доме хевсура, у которого две жены. От первой не было детей, поэтому он взял вторую, не прогоняя первую. Это принято у хевсуров. Старшая жена с радушной улыбкой ставит перед нами деревянные чашки с твердыми, как камень, лепешками и сыром. Все — и руки хевсурки, никогда не видавшие мыла, и хлеб, и сыр — настолько не аппетитно и грязно, что несмотря на голод, я едва могу проглотить кусок, чтобы не обидеть хозяев.

В Лейбайскари когда-то был исполком, но давно прекратил существование. Бывший председатель этого исполкома немного говорит по-русски. От имени всего села он выражает мне признательность за мой приезд («с 1914 г. к нам никто не заглядывал»), просит выслушать его и передать потом его слова в Тифлисе. Он говорит, что положение хевсуров стало невыносимым. Они заперты в своих горах и не могут привезти ни соли, ни муки. За пуд соли они охотно дают 3–5 пудов масла, но нет охотников рисковать жизнью.

В начале августа выпал снег и уничтожил все посевы, так что в этом году они даже не будут собирать. Молочные припасы гибнут без соли, — одним словом, зимой предстоит голодная смерть, если не будет помощи. Нет доктора, нет лекарств. Все поголовно больны лихорадкой. Появилась чахотка. Хевсуры согласны даже на переселение, лишь бы какое-нибудь спасение.

— Передай, что мы признаем советскую власть и просим нам помочь — защитить нас от кистов или дать нам патронов, чтобы мы сами могли защищать себя. (Вернувшись в Тифлис, я исполнила поручение хевсуров. Грузинское правительство направило в Хевсуретию муку, соль, мануфактуру и наладило дальнейшую связь).

Из Лейбайскари я должна была выехать вдвоем с Миха Кераули, но в последнюю минуту милиционеры решили, что не оставят меня и поедут с нами.

Под вечер мы выехали из Лейбайскари.

Извилистое ущелье становится все уже и теснее. В боковых ущельях видны неприступные старинные крепости и развалины башен. Скалистые горы обросли мохом. Кое-где из скалистой щели вылезает куст. На дне ущелья ревет бурная Арагва. Тропа вьется по краю пропасти; мы с трудом переходим с помощью связанных винтовок.