В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты - страница 12

Г. М. Якобсон поступил по моему совету, и его работа была закончена ко всеобщему удовлетворению. Через четыре с половиной года, в апреле 1923 г., когда я опять был в Москве, я навестил Якобсона в его скромной квартире и нашел его уже дряхлеющим стариком. Рыдая, в нервном возбуждении, он бросился мне на шею:

«Посмотрите, что из меня стало, посмотрите, как я выгляжу! Моей теще уже свыше 80 лет, а мы все еще живем втроем в одной комнате».

Я был весьма удручен и старался, как только мог, успокоить старика. Но он опять все возвращался к своей работе по бухгалтерии посольства и страшно возмущался по поводу «ужасного беспорядка» и «невероятной размазни» в книгах посольства.

«У меня только одно желание», сказал он, «умереть как можно скорее. Я не хочу больше видеть этого ужаса и этой нищеты. Дети мои обойдутся и без меня. В этом совершенно перевороченном мире я ничего больше не понимаю».

Его желание исполнилось очень быстро, он умер от сердечного удара вскоре после этого.

Я видел Иоффе еще только один раз, в сентябре 1924 г. в Лондоне, куда он приехал уже больным. Я навестил его в посольстве и мы долго беседовали, но все больше о мелочах. Иоффе, бывший прежде столь любезен, теперь был замкнут, явно расстроен и видимо избегал серьезных разговоров на темы дня.

Пораженный беспощадным карьеризмом, который он видел вокруг себя, озлобленный гнусным обращением, которому его подвергали в Москве после того, как его отозвали с посольского поста в Токио, в отчаянии от хамства, с которым его бросили, как ненужную щепку — его, больного человека, уже не могущего передвигать ног, — Иоффе покончил с собой в Москве 16 ноября 1927 г.

Его прощальное письмо к Троцкому, которое было сначала взято и спрятано Г.П.У. и опубликовано только значительно позднее, является тяжким обвинением против советских вождей.

В конце октября 1918 г. Карл Либкнехт был освобожден из тюрьмы, куда он был заключен за агитацию против войны. Через несколько дней после его освобождения, советское посольство в Берлине устроило в честь его большой банкет…

Однажды вечером, когда я пришел в посольство, чтобы поработать над своими бумагами, я увидел, что подъезд торжественно освещен. Моя служебная комната находилась в нижнем этаже, все же парадные залы и квартира посла Иоффе помещались во втором. Я спросил служителя, по какому случаю так торжественно освещено посольство; он ответил, что сегодня вечером устраивается в честь Карла Либкнехта банкет, который только что начался в Белом зале.

Я знал Карла Либкнехта лично с 1905 г., часто бывал у него и был с ним в хороших отношениях. Я всегда испытывал глубокое уважение перед этим смелым и прямым человеком, который умел не только говорить с трибуны зажигательные речи массам, но и в частной жизни весьма сердечно относился к людям.

Я считал само собой разумеющимся, что буду приглашен на банкет, и был так удивлен, что приглашения не последовало, что на следующий день зашел к Иоффе и спросил его об этом. Иоффе извинился тем, что он пригласил, конечно, целый ряд германских литераторов и политических деятелей, но что он думал, что я принадлежу к специалистам-хозяйственникам, не имеющим ярко выраженных политических интересов. Я возразил ему, что хотя я и не коммунист, но без сомнения лучше знаю Либкнехта, чем многие из приглашенных им литераторов. Я совершенно откровенно заявил Иоффе, что так как я в банкете участия не принимал, я лично навещу Либкнехта.

Я на следующий же день навестил Карла Либкнехта в его квартире в одном из берлинских предместий. Либкнехт очень постарел за те годы, в течение которых я его не видел. Его голова поседела и волосы были коротко острижены еще по-тюремному, но по темпераменту он был все тот же, вечно бодрый и живой. Он приветствовал меня самым дружеским образом и был крайне удивлен, когда узнал, что я работаю в посольстве в качестве финансового эксперта и не присутствовал на банкете. Наш разговор, продолжавшийся более двух часов, происходил в присутствии его жены, русской по происхождению, и сына. Я доверял Либкнехту абсолютно и поэтому дал ему совершенно неприкрашенную картину всего происходившего в России за последние годы. Я рассказал ему о мартовской революции и об октябрьской, о тех порядках, которые в настоящее время существуют в России, и о той жестокости, с которой советское правительство преследует каждого инакомыслящего и убивает всякую свободную мысль.