В стороне от больших дорог - страница 8

Из преподавателей стоит упомянуть также Берингера. Изумительный человек, образец культуры, настоящий интеллигент. Он преподавал нам историю искусства, учил композиции кадра, освещению человека при съемке портрета, учил рисовать, понимать красоту пейзажа. Он делал все, чтобы мы были не «сухими» технарями, а работниками искусства.

Запомнился и Муравейский, научивший нас обращению с аппаратурой.

А Вишневский?! Он всю свою жизнь посвятил фото- и киноаппаратуре, знал ее идеально, любил беззаветно и активно передавал нам и знание, и любовь к этой технике. Вишневский явно был в техникуме одним из его учредителей и играл там далеко не последнюю роль.

Он жил на Невском проспекте напротив улицы Марата. Всю его огромную комнату, метров 60, почти целиком заполняли экспонаты колоссальной коллекции фото- и киноаппаратуры. За всю историю их создания. Они стояли на стеллажах вдоль стен и по всей комнате. Коллекция, безусловно, всемирного значения. Где теперь это богатство?!

Каждый год нас, студентов, отправляли на месяц-два на практику на киностудию «Совкино», теперь «Ленфильм».

Первый раз мы работали там в фотолаборатории. Это было неинтересно. Зато на следующий год нас направили в осветительный цех и мы работали там осветителями на съемках в павильонах студии. Осветительных приборов с лампами накаливания тогда еще не было. Применялись только приборы с вольтовой дугой. Пленка была малочувствительной и требовала более яркого освещения. А вольтова дуга намного ярче ламп накаливания. Осветительные приборы были страшно громоздкими и сложными в подготовке и обслуживании.

Перед съемкой надо в каждый прибор заправить угли, угли сгорали быстро и надо было вовремя их менять. При команде «Полный свет!» быстро обойти все свои приборы и зажечь их. А потом внимательно следить за всеми, чтобы горели ярко, но, не дай Бог, не потухли. Чем шире разводишь угли, тем ярче дуга, но, если переборщить, то дуга может погаснуть.

У каждого осветителя несколько приборов. На каждом несколько ручек для управления углями и для фокусировки. Ведь у прибора позади точки горения углей есть фацетное вогнутое зеркало. Ближе оно к дуге — свет шире, дальше — луч света сужается. Работа была очень ответственная и трудоемкая. Мы очень уставали и очень нервничали.

Но зато мы «варились» в котле настоящей кинематографии. Это было великолепно!

Из всех деятелей тогдашней кинематографии, у которых мне пришлось «освещать», мне особенно врезался в память Сергей Васильев. Этот человек на съемке «ослепительно светился». Когда он работал, ни на кого другого смотреть было невозможно. Он сиял удивительной улыбкой. Все время объяснял, поправлял, показывал, давал команды. Все время был в движении, ни на секунду не умолкал, кроме, конечно, момента самой съемки. Все видел, всем распоряжался. Равнодушных при нем на съемочной площадке не было. Все жили единой мыслью как лучше сделать свое дело. Все были оркестром, а он великолепным, обожаемым дирижером.

Из операторов того времени особенно запомнился Москвин. Это был самый знаменитый оператор студии. Молчаливый, всегда невозмутимо спокойный. Неторопливо ставил каждый осветительный прибор сразу на свое место и направлял его луч. Ставил аппарат сразу на нужную точку и тихо говорил режиссеру: «Я готов». Снимал уверенно, без колебаний, без брака. Про Москвина ходило много рассказов. Приведу один, достоверность которого безусловна.

В ателье студии была построена огромная и богатая декорация какого-то дворцового зала, с колоннами и лепными украшениями. Снимался бал с огромной массовкой в костюмах 19-го века. Москвин заключает с кем-то пари, что он тут, прямо на съемке, при полном свете, вынет из коробки пленку, развернет бумагу и на глазах у всех заложит пленку в кассету, зарядит кассету в аппарат и будет снимать эпизод бала. Конечно, все присутствующие, а от них я это и слышал, были в ужасе. Москвин все проделал, как и обещал, снял эпизод и спокойно сказал режиссеру: «Можно разбирать декорацию». Пари он выиграл, материал на экране был безупречным.

Фокус? Нет, точный расчет. Объясняется все просто. Я потом проверял. Моток туго смотанной пленки, если посмотреть на свет, прозрачен. Но свет проходит сквозь него только по целлулоиду, не попадая на эмульсию. Работает закон полного внутреннего отражения. Засвечиваются только края пленки, вне перфораций. Москвин знал физику и верил в себя.