В стороне от большого света - страница 46

Настало и последнее утро моего пребывания у Татьяны Петровны.

Проснувшись, я окинула взглядом мою большую спальню, украшенную комодом, тремя стульями и диваном, служившим мне постелью, над которым висела большая темная картина, представляющая старика, склонившегося над закрытою книгой.

Я подошла к окну, где встретила первое утро в чужом доме. Тот же розовый блеск освещал разноцветные крыши видневшихся строений, так же клубился голубой дым.

"Завтра комната эта будет пуста, — подумала я, — никто не будет смотреть с участием на задумчивое лицо старика…".

И, ярко освещенное лучом февральского солнца, оно, казалось, оживало, и черты его будто выражали тихую, грустную думу. Странная сила привычки! мне стало жаль его оставить.

— Ты, Генечка, — сказала мне Татьяна Петровна, когда я уже была готова в путь, — заезжай к Ельчановой, она нам родня и обидится, что ты почти мимо ворот проедешь. Там переночуешь, познакомишься со своими кузинами, ее дочерьми.

После этого она простилась со мной довольно ласково, сказав, что надеется, что я опять приеду к ней, что это будет мне полезно.

Степанида Ивановна целовала и приговаривала меня с особенным чувством, Анфиса Павловна также облобызала меня на дорогу.

И снова, как три месяца назад, заскрипели полозья по ухабистой дороге; зазвенели бубенчики, раскинулось перед глазами блестящее снежное пространство, замелькали там и сям села, деревни, леса и лесочки. Порою задумчивая ель осыпала нас рыхлым снегом с задетой ветки или фигурная береза сверкала в своем хрустальном наряде. В воздухе летали алмазные искры, и холод порядком щипал нос и щеки, несмотря на то, что февраль был уже за половину.

Вследствие приказания Татьяны Петровны повозка к концу дня остановилась у двухэтажного деревянного дома, и я не успела оглянуться, как была уже в объятиях двух полных, здоровых девиц с большими клетчатыми платками на шее. Они мигом стащили с меня всю теплую одежду, приговаривая:

— Ах, ma chere,[8] как мы рады! мы давно желали тебя видеть, милая кузинушка!

В дверях залы стояла мать их, пожилая некрасивая женщина.

— Очень рада, chere amie,[9] — сказала она, — что ты навестила нас.

И овладев мною, она повела меня в гостиную с ситцевою, очень несвежею мебелью и, усадив возле себя, осыпала расспросами о моей тетушке и о Татьяне Петровне.

Между тем в маленькой диванной старшая кузина Анюта суетилась за самоваром; другая, Варя, спросила у матери ключи и, получив огромную связку их из кармана последней, ушла хлопотать, вероятно, по хозяйству.

— Где будете чай-то кушать, маменька? — крикнула Анюта.

— Куда тебе угодно, chere amie? — обратилась ко мне Александра Дмитриевна, — сюда, или без церемонии, к самовару?

Я, разумеется, предпочла последнее.

— Премиленькая Генечка! — сказала Александра Дмитриевна. — Я тебя еще крошкой видела.

— Кушай, душечка кузинушка! — проговорила Анюта, подавая чашку.

Скоро пришла и Варя с огромным белым хлебом в руках.

— Кажется, ты могла бы приказать подать кому-нибудь и положить на поднос. Догадки-то у вас нет ни в чем! — сказала Александра Дмитриевна.

— Я так, без церемонии, маменька.

— Нисколько не умно, — отвечала ей мать довольно раздражительно.

— Вот жизнь-то наша, — шепнула мне Анюта, — все ворчит.

— Помилуй, Анна Сергевна, зачем ты закрыла самовар? ведь погаснет. Кажется, можно бы хоть чай-то налить со вниманием!

— Вот все-то этак, ma chere, — шепнула мне с другой стороны Варя.

К чаю пришел Сергей Федорыч, муж Александры Дмитриевны, небольшой человек, лет пятидесяти на вид, с огромным горбатым носом и выпуклыми голубыми глазами.

— А, здравствуйте! — сказал он довольно мужиковато, — очень рад! Что сестра Авдотья Петровна? Как поживает Татьяна Петровна?.. все в городе в картишки дуется? Что она не приедет к нам погостить? мы бы как раз партийку составили.

— Да, без тебя-то ей, видно, не с кем играть, — сказала Александра Дмитриевна.

— Нет, мы бы славно побились, право, славно! Большая стала, — прибавил он, глядя на меня, — а ведь маленькая была, у кормилицы сидела!.. А я сейчас у плотников был. Сарай теплый строю. Лес купил славный, да как дешево: по восьми гривен бревно. У нас сосед проигрался да и продал за бесценок. Отличный будет сарай. Десять сажен в длину, а восемь в ширину. Плотники свои; вот я ими же и дом-то выстроил, а нанять недешево бы стало!