В субботу рабби остался голодным - страница 13

Бен Горальский, очевидно, слышал эту историю — много раз, поскольку на его лице появилась нетерпеливая гримаса, но старик этого не заметил и продолжал:

— Мой отец много работал и всегда ухитрялся накормить нас и одеть. Так и я. Я всегда соблюдал правила, и Бог всегда обо мне заботился. Иногда приходилось работать слишком много, иногда случались неприятности, но так, если вспомнить, — было больше хорошего, чем плохого. Так что то, что мне велено делать, я делал, и, наверное, это было угодно Богу, потому что он дал мне хорошую жену, которая дожила до преклонных лет, и хороших сыновей, а к старости он даже сделал меня богатым.

— Вы думаете, что все предписания — молиться, соблюдать шабат, поститься во время Йом-Кипура — вроде талисманов на счастье? — спросил рабби. — Но ведь Бог дал вам еще и разум — для того, чтобы размышлять, чтобы беречь жизнь, которую он вам доверил.

Старик пожал плечами.

— Если человек болен, — продолжал рабби, — то специальное правило предписывает, что он не обязан поститься. И это не исключение — это общий принцип, который лежит в основе нашей религии.

— А кто сказал, что я болен? Доктор сказал, что я болен, так это уже делает меня больным?

— И вот так все время, — сказал Бен восхищенно. — Ум, как железный капкан. Послушай, папа, — обратился он к отцу, — я спрашивал доктора Блума, кого он посоветует, и он сказал, что лучше доктора Хэмилтона Джонса здесь не найти. Вот мы и обратились к Хэмилтону Джонсу. Он не просто врач — он профессор, из Гарвардского университета.

— Мистер Горальский, — сказал рабби серьезно, — человек был создан по Божьему образу и подобию. Так что пренебрегать здоровьем тела, которое было доверено нашим заботам, — здоровьем образа Божьего, мистер Горальский, — тяжкий грех. Это хилуль-ха-Шем — оскорбление Всемогущего.

— Послушайте, рабби, я старый человек. По меньшей мере семьдесят пять лет — за семьдесят пять я вам ручаюсь — я соблюдал пост в Йом-Кипур. Так вы думаете, что в этот Йом-Кипур я собираюсь есть?

— Но лекарства — не еда, мистер Горальский.

— Если я что-то беру в рот и глотаю, для меня это таки еда.

— Вы его не переубедите, — шепнул Бен на ухо рабби.

— Вы понимаете, мистер Горальский, — сказал тот серьезно, — что если вы, Боже упаси, умрете из-за того, что отказываетесь от лечения, то это может быть сочтено самоубийством?

Старик ухмыльнулся. Было ясно, что он наслаждается, получает своеобразное удовольствие от спора с молодым раввином. Дэвиду тоже хотелось улыбнуться, но он сделал последнюю попытку, постаравшись придать своему голосу мрачный, зловещий оттенок.

— Подумайте, мистер Горальский. Если я буду вынужден засвидетельствовать, что вы совершили самоубийство, то вас не смогут похоронить по всей форме. Над вашей могилой не произнесут надгробного слова, не объявят траура, не будут читать «Кадиш»[17] в память о вас. В соответствии со строгим толкованием Закона вас похоронят в дальнем углу кладбища, а не рядом с вашей дорогой женой, и вашим детям и внукам будет стыдно…

Худая, с синими венами рука старика перестала перебирать одеяло.

— Слушайте, рабби, или я кому-то в жизни хоть раз причинил вред? Или я когда-то мошенничал, или я лжесвидетельствовал? Я уже пятьдесят лет имею свой бизнес, и покажите мне хотя бы одного человека, у которого я отнял хоть грош. Так чтоб вы не сомневались: Господь обо мне позаботится и не даст умереть сегодня ночью.

Рабби не смог удержаться от гамбита.

— Если вы в таких хороших отношениях с Господом, мистер Горальский, то почему он позволил вам заболеть?

Старик удовлетворенно улыбнулся, как если бы оппонент попался в расставленную им ловушку.

— Что за вопрос? Если бы он не дал мне заболеть, то как бы он дал мне выздороветь?

— Он может так парировать до скончания века, — заметил Бен.

— Не переживайте, рабби, — сказал старик, — я не собираюсь умирать этой ночью. Бенджамин, пришли сюда эту женщину. А вы лучше идите, а то опоздаете на «Коль-нидрей». — И он закрыл глаза в знак того, что разговор окончен.

Когда они спускались по лестнице, рабби сказал:

— Боюсь, я не очень-то помог. — Он вопросительно посмотрел на Бена. — Но мне кажется, что вас бы он послушал…