В субботу рабби остался голодным - страница 19

— Да, наверху, в спальне. Принести?

— Если можно.

Она начала подниматься по лестнице, но он окликнул ее:

— Я только дам эту информацию напарнику, чтобы он мог передать ее прямо сейчас.

Вернувшись к машине, Джо спросил, не было ли звонков. Томми покачал головой и сказал:

— Проверь вокруг дома, Джо. Я заметил, что дверь гаража опущена. Когда мы около восьми выехали на дежурство, многие были подняты — сегодня ведь все повалили в синагогу.

— Ладно, проверю. А ты пока передай вот это описание. — И, продиктовав то, что рассказала ему миссис Хирш, Джо вернулся к дому. Патриция ждала его с фотографией в руках. Взяв фото, он изучал его несколько секунд, потом осторожно спросил:

— Вы не заметили, в доме ничего не пропало?

— Я не смотрела. Что, например?

— Ну, например, виски.

— У нас в доме нет виски.

— Шерри для выпечки?

— Я им не пользуюсь.

— Ну, может, там лосьон для бритья или спирт для растирки?

— Нет, ничего такого.

— Хорошо, мэм. Мы займемся этим. А вам лучше лечь спать. Я, если позволите, выйду через заднюю дверь.

— Но там только гараж.

— Никогда не мешает лишний раз посмотреть, мэм.

— Вы позвоните мне? Пожалуйста, в любое время!

— Конечно, позвоним. — Пройдя через кухню, он открыл заднюю дверь и быстро закрыл ее за собой. Машина стояла в гараже, а на переднем сиденье, на месте пассажира, сидел Айзек Хирш.

Несмотря на худощавость, Джо оказалось не так-то легко протиснуться между стеной гаража и машиной. Открыв переднюю дверцу, он перегнулся через место водителя и коснулся сидящего человека. В свете фонарика он отметил положение ключа в замке зажигания, а также полупустую бутылку водки. Затем вылез и закрыл дверцу. Пробравшись к двери гаража, Джо приподнял ее, выбрался наружу и снова опустил.

Вернувшись в патрульную машину, он придержал руку напарника, собравшегося завести мотор.

— Нет, Томми, мы никуда не едем. Я нашел его. Он в гараже.

— В отключке?

— Ага, только на этот раз в окончательной.

Служба в Йом-Кипура начиналась в девять часов с утренних молитв и длилась весь день. Людей в храме было немного, по большей части старики, а на помосте сидел один рабби. Даже кантор еще не пришел — как правило, утреннюю службу вел кто-нибудь другой, чтобы дать ему небольшую передышку. Обычно этой чести удостаивался Джейкоб Вассерман — как первый президент храма и человек, сделавший для создания конгрегации больше всех. Он молился негромко, но с неподдельной страстностью, и его традиционное чтение нараспев доставляло рабби больше удовольствия, чем продуманные приемы кантора, который незаметно наклонялся к своему камертону и подбирал тональность, прежде чем начать чтение.

Все утро продолжали постепенно прибывать прихожане. Вскоре вслед за кантором, занявшим свое место на помосте, появился Мортимер Шварц. Он церемонно обменялся рукопожатием с рабби, а потом, перейдя на другую сторону, — с кантором. Вернувшись к своему месту, Шварц шепотом сообщил рабби, что Марвин Браун позвонил ему вчера вечером, как он и ожидал.

— По поводу почести, которую он пропустил?

— Так прямо он, конечно, не говорил, но я знаю, что звонил он из-за этого.

— Неужели для него это настолько важно?

— Не думаю, что он так уж религиозен. Но он коммерсант, коммерсант и еще раз коммерсант. И такие вещи для него — как хорошая примета. А когда он упускает подобный случай, это выбивает его из колеи. Вы понимаете?

— Да, я могу это понять.

— В общем, я не одобряю, что Илай Кан опередил события: вышел вперед и открыл Ковчег, не дожидаясь появления Марвина. Ничего страшного, если бы мы подождали еще пару минут. Во всяком случае сегодня я буду внимательнее. Я буду объявлять имена четко и громко, и мы назовем замену только тогда, когда удостоверимся, что человека нет в храме.

К четверти одиннадцатого, когда Свитки извлекли из Ковчега для чтения, храм был полон. Некоторые отнеслись к этой части службы как к перерыву и вышли, но большинство прихожан остались на месте. К началу последовавшей за этим поминальной молитвы — «Изкор» — храм снова заполнился до отказа. Многие специально пришли только на «Изкор» — чтобы почтить память покойных родственников. Для тех, чьи родители еще живы, присутствие на этой службе традиционно считалось плохой приметой, но рабби Смолл, как и большинство консервативных раввинов, считал это глупым предрассудком. Поэтому он начал с разъяснения: присутствовать на службе уместно всем, ибо поминаться будут погибшие во время Холокоста, так что каждый может считать себя потерявшим близких. Однако рабби заметил, что некоторые пожилые прихожане, выросшие в ортодоксальной среде, настаивают, чтобы дети вышли.