В сутках двадцать четыре часа - страница 65

И все-таки хлеб и карточки продолжали продавать на рынке.

Преступников искали, но для такой работы не хватало людей. Ведь многие сотрудники столичной милиции ушли на фронт.

Надев штатский костюм, оперуполномоченный ОБХСС Андриашин встал в очередь в булочную. До открытия магазина было еще часа полтора, но народу уже собралось много. Люди терпеливо ожидали открытия магазина. Две энергичные женщины стали переписывать номера. Хлеба на всех могло и не хватить, поэтому люди сами строго следили за порядком в очереди. Номера на руке нет — к прилавку не подпустят. Андриашин, как и все, протянул женщине руку. Послюнявив химический карандаш, она написала ему на ладони цифру 201.

— Гражданин, вы, наверное, новенький? Больше переписывать не будем. Можете погулять, но далеко не отходите, булочную скоро откроют.

— Спасибо, — поблагодарил Андриашин. — А у вас строго.

— Без этого нельзя! Разве мало ловкачей толкается? Порядок один для всех, — объяснила женщина.

Андриашин отошел в сторону. Приглядывался к людям, прислушивался к разговорам. В очереди говорили о разном, но больше о войне, о знакомых, у которых пропали карточки. Женщины ахали, вздыхали, сочувствовали, проклинали карманников. И снова разговор возвращался к войне, к судьбам сыновей, мужей, которые были на фронте. Одна старушка рассказывала, что возле дома милиция задержала фашистского «ракетчика».

— Сигналы в небо пускал, — поясняла она, — ёропланам ихним, значит, указывал, где завод стоит. Вот что делается.

Прислушиваясь к старушке, Андриашин подумал: «Молодцы ребята, если только бабуся рассказывает правду». В том, что фашисты имели в Москве свою агентуру, сомнений не было. Не одного и не двух шпионов уже задержали милиционеры. У Андриашина другая задача: предстояло проверить человека, о котором рассказал рабочий Иван Семенович, отец Лёньки — пацана, потерявшего недавно хлебные карточки.

Привезли хлеб. Очередь зашевелилась, вытянулась к ободранным дверям булочной. Андриашин вошел внутрь. Возле прилавка толпился народ. На него, сидящего в стороне, никто не обращал внимания. Как было условлено, продавщица громко называла карточки:

— Одна рабочая, одна иждивенческая, две детские. Итого: два килограмма.

Называла цену, взвешивала хлеб и протягивала покупателю.

У прилавка еще не старая женщина в легком костюме и желтом берете. В руках у нее добротная коричневая кожаная сумка. Движения энергичные, голос громкий, повелительный. Она протягивает продавцу карточки и сама называет:

— Три рабочие!

За ней хлеб покупает старушка, та, что рассказывала про ракетчиков. Свои четыреста граммов она берет от продавца неторопливо и бережно заворачивает в чистую тряпицу.

Приближается очередь Андриашина. Пока ничего интересного в магазине он не заметил. Люди приходили и уходили. Дверь хлопала беспрерывно. Андриашин оглянулся: за ним стояло человек тридцать, а может, и все пятьдесят. Он уже многих запомнил. Появился новый покупатель. Новый ли? Он узнал ее сразу. Только что-то изменилось в облике. На голове уже нет желтого берета, а поверх костюма светлый пыльник, в руках авоська. На глазах очки. Но тот же энергичный поворот головы.

«Она же только что получила хлеб по трем рабочим карточкам», — подумал Андриашин.

В этот раз женщина получила две рабочие и две детские нормы хлеба. Хороша семейка! Почти полных четыре буханки. Это уже интересно.

Следом за женщиной Андриашин вышел из магазина.

— Разрешите помочь, — галантно предложил он.

Женщина вздрогнула, увидев незнакомого мужчину. Но быстро справилась с испугом.

— Если уж вам так хочется, пожалуйста. — И протянула авоську.

Андриашин легонько взял женщину за локоть. Некоторое время они шли молча. Андриашин слышал, как старушка сказала им вслед:

— Не иначе как спекулянты, вон сколько хлеба нахватали.

— Мне направо, спасибо, — женщина протянула руку за авоськой.

Андриашин не отпускал ее.

— Что вы делаете? Сейчас же отпустите, иначе закричу!

— Не советую, — тихо ответил Андриашин и крепче сжал ее локоть. — Мы пойдем с вами прямо.

— Куда?!

— Не догадываетесь? В милицию.

Женщина работала заведующей карточным бюро в одном из Московских трестов хлебопечения. В сумочке рядом с деньгами, зеркальцем и губной помадой лежали семь хлебных карточек. У одинокой женщины семь карточек. Откуда?