В те дни на Востоке - страница 3

Вечером, когда в казарме прошла поверка, Арышев с командирами взводов своей роты шел в Копайград (так офицеры называли место расположения своих квартир). Копайград находился у подножья сопки, в полукилометре от солдатских казарм. Прямая дорожка тянулась к землянкам, дымившим в вечерних сумерках.

Офицеры шагали неторопливо, раскуривая самокрутки. Справа от Арышева шел лейтенант Быков, невысокий, кряжистый. Он был уже в годах, но держался бодро. Говорил, что на работе еще заткнет за пояс молодого. Его мускулистые руки и сухощавое лицо с острым подбородком были искраплены синеватыми порошинками — следами многолетнего шахтерского труда. Когда немцы стали угрожать Донбассу, Быков покинул забой и вместе с товарищами ушел защищать родную землю. О дальнейшем его пути без слов говорили шрам на щеке да награды на груди.

— Не нравятся мне эти сопки и пади, — говорил он Арышеву. — Хотя тут и пули не летят и снаряды не рвутся, но я бы не согласился всю войну здесь сидеть. К тому же японцев я никогда не видел, к забайкальским ветрам не привык.

— Привыкнешь, Илья Васильевич. Не ты первый, не ты последний, — пробасил лейтенант Воронков, высокий, с ласковыми черными глазами и тонким носом с горбинкой. — А фронтовики и здесь нужны.

За разговорами подошли к землянке. Быков опустился на две ступеньки вниз, открыл дверь. Офицеры вошли в тесную прихожую с умывальником и кирпичной плитой. Крутнув колесико медной зажигалки, Быков осветил узкую комнату с топчанами около стен и небольшим столом между ними, зажег коптилку. Под потолком зажужжала муха, где-то, забившись в щель, скрипел сверчок.

Воронков начал разбирать постель. Над его топчаном Арышев увидел вырезанную из газеты карту военных действий. Красным карандашом на ней были округлены освобожденные города: Краснодар, Сталинград, Курск.

— Давайте еще закурим по одной, как во фронтовой песне поется, — предложил Быков Арышеву.

Анатолий присел к столу, раскрыл портсигар. Ему нравился этот простой человек с синеватыми порошинками на щеках. Он с благоговением посматривал на его награды.

Свернув узловатыми шахтерскими пальцами цигарку, Быков сладко затянулся.

— Самосад, с девятой гряды от бани. Хорошо продирает.

— Теперь ты оживешь, — сказал Воронков, зная о том, как тяжело мучился Быков из-за перебоев с куревом.

— А ты как думал! У кого табачок, у того и праздничек. Воронков разделся, лег в постель. Ему хотелось, чтобы Быков рассказал что-нибудь о фронте.

— Может, ради «праздничка», Илья Васильевич, поведаешь нам о своих ратных подвигах.

Быков не прочь был рассказать, но боялся показаться нескромным перед новым товарищем.)

— Лучше Анатолия Николаевича послушаем, как сейчас в гражданке живут.

— А я тоже мало знаю, — ответил Анатолий, снимая сапоги. — В город из училища редко ходил.

— Давай, Илья, начинай, — настаивал Воронков.

Быков докурил самокрутку, разделся и погасил коптилку. Натягивая на себя одеяло, в шутку сказал:

— Если бы поднесли кружечку пивца с сушеной таранькой, тогда бы и просить не надо.

— Тогда ты уж не отделение, а роту бы вывел из концлагеря, — рассмеялся Воронков.

Быков рассказывал ему, как с группой бойцов бежал из фашистского плена, как потом сражался под Сталинградом. И Воронков иногда подшучивал, что он-де «заливает». Илья Васильевич на это не обижался. Но сегодня шутка показалась ему неуместной.

— Я рассказываю то, что пережил, а не придумываю. Мне вот уставы плохо запоминаются, а о фронте я всю жизнь буду помнить.

— Вы давно с фронта, Илья Васильевич? — спросил Анатолий, желая рассеять его обиду.

Быков тяжело вздохнул.

— Да уж полгода не воюю. Два месяца в госпитале отвалялся, потом сюда послали, сопки сторожить. А вот человек все годы здесь. — (Арышев понял, что это относилось к Воронкову). — Говорю ему: «После войны спросит тебя какой-нибудь фронтовичок: «Где воевал?» И что ты ему скажешь?

— Во-первых, война еще не кончилась, — отвечал Воронков, — а во-вторых, не моя вина, что меня здесь держат. Стало быть, кому-то видней.

— Я тоже не виноват, а вот совесть мучает, — не унимался Быков.

— Тогда пиши генералу, может, вызовет.