В тени луны. Том 2 - страница 4
— И думаю, всем известно, что я — человек слова, — тихо добавил Алекс. Иман Бакс, заглянув в эти безжалостные глаза, явно смутился и вместо того, чтобы протестовать против незаслуженных оскорблений, лишь пробормотал: «Это известно».
Но тот факт, что ничего больше не могло быть предпринято против невесты комиссара в стенах дома, не исключало подобной возможности в то время, когда она находилась за его пределами, и Алекс был недоволен, что ее муж разрешает ей скакать верхом целыми днями в сопровождении одного лишь сайса. Ему уже удалось устроить своего человека на этот пост. Когда рядом с ней был Юзаф, он был уверен, что ничего дурного с ней не приключится, и после этого Винтер уже редко видела его, выезжая на прогулку перед рассветом.
Она была счастлива, когда покидала этот дом. Он принадлежал Конвею, который когда-то означал для нее детскую мечту о добре, прекрасном принце и романтической любви, а теперь превратился в ужасную пародию на того рыцаря. Кроме того, там было полно незнакомцев — людей, чьи лица были теперь ей знакомы, но которые все равно оставались чужими. Громкоголосые мужчины и оглушительно смеющиеся женщины заставляли ее чувствовать себя неуверенной, юной, неуклюжей и внушали ей холодную неприязнь. Джош Коттар — грубый, вульгарный богач, сделавший состояние на пиве и армейских контрактах; майор Уилкинсон — краснолицый, со стеклянными глазами, пьяно-сентиментальный тип, да и другие не лучше. Не говоря уже о Джохаре, сестре Ясмин с хитрыми глазами и завуалированным высокомерием. Но иногда, в сумерках, там появлялась тоненькая белокурая девушка в странном старинном платье…
Винтер нечасто видела эту девушку и только, когда была особенно утомлена и измучена. Часто ей казалось, что она слышит кого-то, хотя в комнате никого не было. Этот дом отличался от других домов. Когда в комнатах горел свет, и в них были ее муж, слуги или гости, они казались обыкновенными. Декорация для людей, заполнявших их. Но в редких случаях, когда она оставалась в одиночестве, они выглядели по-другому. Тогда в пустых комнатах появлялся кто-то еще. Винтер проходила через открытую дверь в молчащую комнату, и там кто-то был. Кто-то, кого спугивало ее появление. Пугалась не она, а тот, другой, кто мог — она была в этом уверена — чувствовать ее несчастье, отчаяние и напряжение, и был этим встревожен. Иногда она даже слышала голоса. Не шепот, а словно они доносились издалека, и все же были в нескольких шагах от нее. Однажды она подумала, что расслышала несколько слов, ясно произнесенных: «Здесь кто-то несчастен. Словно, словно это Я!». Это было странно.
Но однажды ночью она услышала совсем другой шепот.
Это было в самом начале Нового года, и Винтер проснулась от холода. Она спала одна на широкой кровати, потому что Конвей перешел спать в свою старую комнату и лишь изредка посещал ее. Весь день шел дождь, но к закату небо прояснилось, и теперь луна стояла высоко и светила в окна ее комнаты. Винтер села и протянула руку за пуховым одеялом, обычно лежавшим в изножье кровати, но его там не оказалось, и она вспомнила, что с вечера забыла взять его из гардеробной.
Она выскользнула из постели дрожа и, накинув на плечи легкую кашмировую шаль, пересекла комнату и распахнула дверь в гардеробную. Она оставила одеяло на диванчике возле двери в ванную комнату и уже хотела было взять его, когда уловила чей-то шепот, замерла и прислушалась: на мгновение ей показалось, что это все те же призрачные голоса, которые так часто представлялись ей раньше.
Шипящий звук имел еле слышное, но вполне различимое эхо и, казалось, доносился из ванной, дверь в которую оставалась открытой. Винтер стояла, сжимая в руках одеяло, дрожа и немного испугавшись, пока вдруг не поняла, что разговор идет на хинди и что призрачное эхо рождалось из-за толстой каменной заслонки трубы, по которой уносилась вода из ванны. Кто-то говорил по другую сторону дальней стены ванной комнаты, невидимый и неслышимый в доме, но не догадывающийся, что выход трубы сыграл роль слуховой трубки, через которую его тихий шепот доносился до резных сводов ванной.