В тихом омуте... - страница 15

Да и назовешь ли это жизнью? Так, существование… Родители — одно лишь слово, ничего не значащее. Мать родила и оставила меня. Она умерла, и я никогда не прощу этого себе. Отец возненавидел тот день, когда я появился на свет: именно поэтому он так жаждет свести меня в Небытие. Чтобы не видеть плод порыва своего бурного желания… Я был незапланированным ребенком, стал, как он твердит, наследником не по праву, хоть это не так. Отец для меня был всем миром, который я так хотел познать, а он велел стражу не подпускать меня к себе. Сын Сатаны, выросший без любви и ласки, — что может быть ужаснее, да, Уокер? Конечно, ты же любишь ушами и выбираешь смазливеньких, что будут за тобой бегать, словно шавки, а я постоянно пропадаю из вида, неприветлив, нередко в синяках и ссадинах.

Наставники? Да кому я из них нужен-то: Серафиму Кроули? Геральду? Ангелу Фенцио? Хвала Мамону, я еще не закис в этой гнилой школе, где отношение к тебе меняется по настроению Шепфа; где с каждого угла сквозит сыростью, лицемерием и наглой ложью, прикрытой благими намерениями; там, где преподавателям плевать на безопасность учеников в угоду какой-либо из двух сторон. Здесь нет Ангелов и Демонов в первозданном виде, как нет в природе чистого белого и черного цветов. Тут борются за место под солнцем обычные существа, различающиеся лишь цветом крыльев и атрибутикой. Им противостоят существа, стоящие выше них по рангу, который они, к слову, сами же и придумали для упорядочивания небесного и подземного общества. Сами себя короновав, они решили, что могут править миром, однако никто из них ни на капельку не приблизился к этой огромной чести — быть владыкой всего сущего. Высшие недостойны своих мест, которые они занимают… Остальные унижены ими, втоптаны в грязь, не имеют права голоса. И это, кажется, никогда не прекратится.

Друзья… друзья… — задумчиво протянул Люцифер, поразмыслив над этим словом, наслаждаясь каждой его буквой, перебирая их, точно бусины четок. — А разве есть они? У меня нет. Не думаю, что здесь можно хоть кому-нибудь доверять. Слишком больно потом получать удар в спину. Не хочу… Хватит…

В голове упорно стучала мысль: «Зачем ты себя мучаешь этим разговором? Что ты хочешь доказать?». Как бы отвечая на этот вопрос, Люцифер произнес:

— Я не знал, как мне жить дальше. Я долго задумывался над этим, и то же сейчас… Я чувствовал, что потерял что-то ценное… потерял… цель своего существования. Все эти годы я жил одним призваньем, предназначением, имя которому — Власть. Но я не желаю править, я хочу мира… Впервые за все прошедшие тысячелетия я почувствовал, как в мою жизнь неожиданно ворвался человек, ради которого стоит жить. Жить, не существовать. Не прожигать жизнь. Быть, а не казаться. Впервые мне стало не так одиноко тут, в Школе Ангелов и Демонов. Впервые появилась цель, на пути к которой я не вижу для себя ни единой преграды, стараюсь не замечать препятствий. Я ощущаю, что она как никто другой способна понять меня, стоит только открыться ей, но… что-то останавливает меня… книги, книги, книги… как я устал от всех вас!

Люцифер резко отшвырнул от себя толстенный том в дальний угол. «Пир» распался на отдельные листочки, потрескавшийся корешок книги оторвался и улетел под тумбу со стопками свитков, перевязанных алыми лентами; в следующее мгновение они покатились следом за кожаной обложкой. Ярость кипела в нем, с каждой секундой умножаясь в геометрической прогрессии. Демон вскочил из-за столика, опрокинув его: стопка книг, заботливо оставленных библиотекарем, с грохотом упала на пол. Но мужчине этого было мало. Глаза налились красным, а вена на шее вздулась, явно проступая под тонкой смугловатой кожей, и дрожала, отбивая бешеный пульс. В порыве гнева Люцифер взмахнул крыльями, подлетая к полкам, сбивая с них остальные труды мертвецов.

— Я не хочу так! Не могу больше… Я не сильный, отец, это ложь! Я слаб, да, я слаб… Это так низко — скрывать свои истинные чувства под маской спокойствия или грубости… Я не буду больше играть по твоим правилам! — снова крик, полный отчаяния и боли, пронзающий безмолвие библиотеки. И только тишина стремительно опустошающихся шкафов отвечала на его зов смирением. Листы вздымались в воздух, словно птицы, и опускались на пол, подобно опадающим листьям. Все было как в замедленной съемке: Люцифер бил себя кулаками в грудь, его тело трясло; оно извивалось под натиском внутренних демонов, снедающих мужчину изнутри.