В тропики годен - страница 2
– Какая еще старуха?
– Ну эта, из четвертой палаты.
– Валя! Во-первых, она не с холециститом, а уже без оного, а во-вторых… ей всего сорок пять лет!
– А в-третьих?
– В-третьих, закрой фрамугу!
Валя нехотя дергает веревку.
– Ну вот, опять будет как в Африке…
– А ты была в Африке? Нет? Вот и я не был…
Открылась дверь, заглянула молоденькая, в веснушках медсестра из новеньких. Прикрывая для стерильности рот ладошкой, – она была без маски – взволнованно выпалила:
– Виктор Андреич! Вас срочно вызывает главный врач!
Вызов к главному врачу – лицу непостижимо значительному для молодой медсестры – не произвел на Валю никакого впечатления:
– Подумаешь, "срочно"! Подождет – мы тут не чаигоняем.
– Валя, – поколебавшись, решил заведующий, – швы после резекции я все-таки сниму, а старуху… то есть вторую больную перевяжи уж сама.
Наверстывая время, Шевцов через две ступеньки взбежал на четвертый этаж. По дороге перебрал в уме свои прегрешения за последнюю неделю: никто не умер, особых ЧП не было…
В приемную вошел не спеша, улыбнулся секретарше и потянул на себя тяжелую, отделанную под дуб дверь.
В просторном кабинете, как посадочный знак, буквой "Т" стоял длинный стол с разноцветными.телефонами. Над столом – портрет Ленина, слева во всю стену – большая карта мира.
– Здравствуйте, Александр Александрович! – от двери поздоровался Шевцов.
Главный врач в расстегнутом на груди халате и в хирургическом колпаке бросил на рычаг телефонную трубку и молча посмотрел на заведующего. Главный и сам был хирургом, до сих пор не бросал скальпель и к хирургам благоволил.
– Здравствуй, Виктор! Что стоишь? Садись, кури.
"На „ты" – это хорошо, значит, не разнос, – подумал Шевцов, – но не курить же меня Сан Саныч вызывал…"
Главный врач сдвинул со лба накрахмаленный колпак, потер серые от проседи виски. Потом встал, шумно отодвинул стул с высокой спинкой и подошел к карте. Сказал кратко:
– Тебе открыли визу в загранплавание. Пойдешь в рейс на пассажирском лайнере "Садко". Им срочно нужен хирург. Отход послезавтра… Куда? – он вынул из нагрудного кармана ручку "Паркер", тупым концом провел по изгибу африканского материка: – Африка… Потом острова: Канарские, Бермудские, Вест-Индские…
Из синей бумажной глади поднялась волна, сверкнула на солнце и беззвучно разбилась о коралловые, рифы…
Шевцов вытер с лица испарину. Действительно, он заполнял когда-то анкеты, писал автобиографию, учил английский, немецкий… Но чтобы так – сразу в рейс?…
– Вы бы хоть предупредили, дали подумать…
– Некогда, Виктор Андреевич, думать. Судно осталось без хирурга. Выбор пал на тебя.
– А что скажет моя жена?
– Ну, – улыбнулся главврач, – какая же женщина откажется от заграничных нарядов?
– Наряды тут ни при чем. Вы не знаете мою жену.
Александр Александрович достал сигареты, чиркнул зажигалкой.
– Как у тебя дома? – спросил он, выпуская дым и глядя на заведующего отделением. – Все нормально?
– Нормально… – тихо ответил Шевцов.
– Тогда семь футов и попутного ветра… – тряхнул ему руку главный врач.
Шевцов вышел из кабинета, опустив голову. Радости он не ощущал. Он только что обманул Александра Александровича. "Как дома? Все нормально?" – звучал у него в ушах голос главного врача.
Нормально… Если бы это было правдой! Если бы семью, занятую изнурительной, бесконечной ссорой, причину которой теперь и не вспомнить, семью, сделавшую первые и все убыстряющиеся, как у бегущего под гору, шаги к разводу, если бы такую семью считали нормальной!…
Шевцов вернулся на отделение, закончил неотложные дела и уехал из больницы.
Остаток дня полетел кувырком. Кабинеты медкомиссии, холодок в груди от прикосновений стетоскопа, взволнованные толчки крови под манжеткой тонометра.
Документы, выписки, приказы, новенькая красная книжка заграничного паспорта с нерусским тиснением на обложке. В графе "Особые приметы" было написано: "Нос вздернутый, глаза карие…" Потом – магазины, поиски шортов и белой шляпы среди ворохов зимней одежды, удивленные взгляды продавцов:
– Мазь от москитов? Нет, зимой не бывает…
Нагруженный пакетами, Шевцов неловко уселся в такси, назвал свой адрес. За окнами машины поплыли заснеженные улицы и площади, изгибы мостов, профиль Петропавловской крепости, похожий на электрокардиограмму, снежинки, летящие на свет старинных фонарей. Дома вдоль набережной с насупленными от снега крышами стояли у тротуара, как старые знакомые. А впереди, за перекрестками улиц, ждал его дом – холодный, словно нежилой.