В тупике - страница 20
— А вы что же, хотели бы, чтобы…
— Да нет, нет, господь с тобой! Что ты такое говоришь, сестра…
Разговор приобрел нежелательный оборот, но тут Гемер-ханум выручил профессор Муршудов, вышедший к ним на веранду.
— Ну что ж, здоровье уважаемого Кафара-киши уже гораздо лучше… Вечером мне надо быть у одного тяжелобольного, поэтому я зайду к вам завтра утром, хорошо?
Он попрощался. Поспешила за ним следом и Гемер-ханум, но во дворе замедлила шаг и посмотрела на их окна с такой тревогой, что Фарида усмехнулась: «Помучайся, помучайся! Ничего с тобой не станется».
Когда гости окончательно скрылись из глаз, Фарида достала из-под скатерти конверт, распечатала его и глазам не поверила: в нем было пять пачек, на каждой из которых стояла цифра «1000». Одни сторублевки.
Да, ровно пять тысяч рублей. Сколько же их у этих сукиных детей, если вот так вот — не вздохнув, не охнув — они могут выложить пять тысяч рублей?! Не грех и содрать с них семь шкур, раз такой случай… Еще их счастье, что все обошлось… Ну да ладно, пусть устроят Чимназ в институт, оставят Махмуда в аспирантуре и доведут дело до защиты. Если это все перевести в деньги — можно считать, что шкуру ола с них сдерет. Вот почему и говорят, что не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Нет, кажется, и впрямь бог послал это маленькое несчастье для нашего же счастья…
Фарида решила спрятать деньги в старом шифоньере между бельем. Но едва вернувшись на кухню, тут же пошла назад, вытащила пачки и затолкала их в старую, разодранную сумку, а сумку забросила за диван… Но не прошло и пяти минут, как деньги из-за дивана были извлечены. Она вспомнила, что диван старый, что Махмуд его уже неоднократно чинил. Станет Махмуд в следующий раз возиться с диваном — обязательно наткнется на деньги. Фарида обвела комнату взглядом и тут ее осенило: печь! Завернув сумку в старую, драную рубашку, она сунула ее в топку голландки. Это была очень старая печь, одно название от нее и осталось — так давно ее не топили. Да, это было надежное место, ни один вор не догадается.
Фарида то подходила к печи, то отходила от нее, наклонялась, заглядывала в топку снизу — нет, свертка с деньгами не было видно. Не то что вору, самому черту не придет в голову, что у Кафара может оказаться пять тысяч и что он засунет их в печь, в золу, в грязь… «Куплю на эти деньги побрякушек для Чимназ, — думала Фарида. — А еще лучше — приодену ее на эти деньги. Если девочка поступит в институт, она должна будет одеваться как следует».
Распахнув дверь, Фарида спросила с улыбкой:
— Ты еще не проголодался, муженек?
Кафар ничего ей не ответил. Фарида, решив, что муж просто не расслышал, подошла к постели и повторила свой вопрос. Кафар пробормотал раздраженно, что есть совсем не хочет, нет никакого аппетита, а вот чаю выпил бы с удовольствием.
Фарида поставила чайник на огонь. Ужин у нее уже был готов, да и еще бы ему не быть готовым: Гемер-ханум принесла сегодня с базара отличные продукты — баранину, двух кур, фрукты, зелень. Оставался еще и хаш, сваренный специально для него. А себе и детям она приготовила курицу.
Первой вернулась с работы Чимназ. Поначалу она даже удивилась, увидев, как сегодня радостно оживлена мать — последнее время Чимназ видела мать хмурой, озабоченной, улыбка почти не появлялась на ее лице. Было видно, что у матери отличное настроение, что она чему-то очень рада, и даже не очень-то и старается эту свою радость скрыть. Интересно, что это ее так обрадовало?
Фарида, почувствовав, что дочь сейчас пристанет с расспросами, постаралась опередить Чимназ. «Приходила жена этого, кто он там, академик, что ли, чтоб он сдох, — сказала она, будто вскользь, — и дала совершенно твердое слово, что в этом году они обязательно устроят тебя в институт. Да и пусть только попробуют не устроить! Я им такое покажу — свет белый станет не мил. Они в наших руках, дочка, исполнят любой наш каприз…»
Чимназ расцеловала мать — громко, весело; целуясь, они даже подмигнули друг дружке. Потом Чимназ пошла к отцу, поцеловала и его, стараясь не смотреть ему в глаза. Кафар тут же почувствовал, что дочь что-то таит от него.