В зоопарке - страница 7

Он переминался с ноги на ногу.

— В общем, — сказал я. — Давай поедим. Может, поговорим немного. Ты, должно быть, уже устал сам со всем этим разбираться.

После этих слов он опустил голову, чтобы я не видел, как он плачет.

— Я Гарри, — сказал я и протянул ему руку.

Он посмотрел на мою руку, потом на меня и выдул короткий смешок:

— Волшебник Гарри. Ты шутишь.

— Неа, — сказал я.

Я посмотрел на него и приподнял одну бровь вопросительно.

— А, э. Остин, — сказал колдун Остин. Ему было примерно тринадцать с половиной.

— Привет, Остин, — сказал я так мягко, как только мог. — Приятно познакомиться. Слушай, ты видел местных горилл?

Привет. Меня зовут Мэгги Дрезден.

Мой папа в общем неплохой, ещё бы побольше следил за своими монстрами. Но он не виноват, я так думаю, раз он взрослый, а взрослые часто ужасно глупые в некоторых вопросах. Особенно когда дело касается страшил.

Взрослые толстокожие до крайности в вопросе о страшилах.

Обычно их немного на улице в солнечный день, но сейчас они были повсюду. Пожилая пара, на которой уселись беглеры[6], прошла мимо нас. Не знаю, как их зовут на самом деле. Мы с Мышем на ходу придумали им своё имя. Но у них над головами висели маленькие простыни, как пара старых грязных бумажных пакетов — прозрачных, если хорошо приглядеться. Беглеры были не такими опасными, как многие страшилы. У меня была теория, что они просто питались энергией мозга тех людей, которые слишком много говорили о политике, и заставляли их говорить о политике ещё чаще, потому что больше от них почти ничего было не услышать. Просто присмотритесь: при первом случае люди с беглерами начинают обсуждать политику.

Казалось бы, и взрослые могут быть интересными с каким-нибудь психо-монстром, съедающим их лица, но нет. Вот так вот.

— Значит, ты первый раз идёшь в зоопарк? — спросил мой папа.

Мой папа на вид жутковатый, пока не узнаешь его поближе. Он выше всех, кого я знаю, со шрамами, тёмными волосами и мускулистый. Правда, его мышцы длинные и тягучие, но было видно, что он сильный. Ещё он был волшебником. В смысле, многие не верят в волшебство и монстров, и отсюда уже понятно, что большинство людей — глупые. Он был весьма неглупым для взрослого. И в общем я ему нравилась. Иногда это было видно: когда он говорил со мной, смотрел на меня.

Мне это очень нравилось.

Я дождалась, пока парочка с беглерами отойдёт подальше, чтобы они не могли нас услышать, — просто из принципа — и потом сказала:

— Тётя Молли один раз меня водила, но было слишком много людей и неба, и я заплакала.

Мне интересно было узнать, что он об этом подумает. Мой папа сражается с плохими людьми и с монстрами, это его работа. Мне не хотелось, чтобы он считал меня трусихой.

То есть мы с ним только начали общаться. Но иногда вокруг становится очень, очень громко, или творится суматоха и всё движется слишком быстро, так что я совсем теряюсь. Хорошо, когда со мной Мыш. Мыш всегда понимал, когда мир вокруг делался слишком большим, и помогал мне с этим справиться.

Видимо, мой отец какое-то время думал над своими словами, прежде чем сказал:

— Так бывает, ничего страшного.

— Тётя Молли тоже так сказала, — ответила я.

С той же короткой паузой перед ответом. Мне очень не хотелось, чтобы он считал меня ненормальной. Я нормальная. Просто иногда было очень, очень трудно сдержать крики и слёзы. Я чуть поубавила шаг, чтобы оказаться у него в тени, где было темнее и прохладнее. В Чикаго летом жарко.

— Я была маленькой.

— Да, наверно, дело было в этом, — сказал он.

Мне нравился его голос, как он грохотал у него в груди. Его приятно было слушать. Когда он читал мне, этот голос звучал так, что казалось, будто он может так же ровно говорить всю ночь.

— Но мы можем уйти, когда захочешь.

Я посмотрела на него. Правда можно? Потому что день становился ярче, громче и ослепительнее с каждой минутой. Шум вокруг так сильно бил мне по ушам, что хотелось просто заткнуть их пальцами, закрыть глаза и уйти от этого мира.

Но сегодня был мой первый день вместе с папой. Мы делали это в первый раз. Карпентеры очень, очень хорошо ко мне отнеслись и дали мне дом. Я их любила. Но они не мой папа.