Вадим Негатуров - страница 25

Вот как рассказывает об этом двоюродная сестра, уже известная нам Светлана:

— Этому домику, который он снимал, он придумал емкое название — «бунгало». Его «бунгало» — такой деревянный советский домик, без каких-то особых условий. Мы говорили: «…к Вадиму, в „бунгало“», и всем всё было понятно. Это было так емко! Вот как есть у человека место его, его нора — так вот это было его «бунгало», и он очень боялся там каких-то изменений, не дай боже что-нибудь передвинуть или переменить. Он сразу: «А что вы там делали?» Он очень этим местом дорожил, правда. И поддерживал там чистоту…

Светлана продолжает:

— Нас с ним, наверное, столкнула и объединила — хотя мы с ним очень разные — наша любовь к морю. Я безумно люблю море, безумно люблю свой город, я просто патриот, фанат — как хотите скажите — всего этого. Вадим много лет снимал домик на берегу моря, и когда-то, даже и не вспомню, сколько лет тому назад, он мне сказал: приезжай, отдыхай. С тех пор мы с ним делили этот домик, он никогда не был против. Так мы с ним стали общаться более тесно, даже наравне. Я чаще приезжала днем, после работы. Я — жаворонок, рано встаю и ложусь; Вадим — человек немножко другого склада, да и работа у него такая была, что он поздно приезжал, и мы с ним пересекались чаще на выходные — да не так уж и много. Так что нам вполне хватало того домика, тех условий. Да, условия там были очень примитивные, но все равно это была какая-то тяга: уходили груз всего дня, какие-то стрессы, тяжести — он бежал к морю и в любую погоду, наверное, с мая по октябрь, купался. Море, оно классно снимает вот этот вот стресс, всё ненужное уходит…

В общем-то, сказанное не особенно оригинально: многие сотни тысяч советских граждан по выходным снимали стресс на своих «фазендах», как в то время стали именовать дачные участки (это латиноамериканское слово пришло в наш быт из какого-то безумно популярного сериала, который, судя по всему, Вадим Негатуров не смотрел). Конечно, далеко не всем так везло с морем — но все равно дача была той отдушиной, которой многие люди жили на своей зачастую опостылевшей работе. Безусловно, рассказанное очень интересно для понимания личности героя нашей книги.

А вообще, без всякого сомнения, главным на всех этих дачах было общение. С друзьями, с коллегами, с родственниками…

Рассказывает дочь Ксюша:

— Отчетливо помню, что когда наступало лето — даже еще с весны — папа рвался на дачу начать уборку, подготовку к лету. Он приносил новое белье, всё там развешивал… Мы приезжали с ним. Я подметала, Стася еще что-то делала. Потом, по мере возможности, мы к нему туда приезжали, и папа нас всегда ждал: «Ура, приехали!» Мы шли купаться, потом чай пили. Он ставил в тенечке стол, стульчики, и мы читали там. Дача — это была радость. Он считал нас гостями дорогими, просто не знал, как угодить. У него на даче была особая атмосфера, где мы могли с ним побыть наедине, пообщаться. Папа и дача — это самый яркий и хороший образ останется…

— Он был очень гостеприимный, — рассказывает Наталья Селезнева, его коллега. — Летом он снимал домик, как он называл: «мое бунгало». Мы к нему приезжали — сначала с детьми приезжали, потом дети выросли, и мы приезжали просто нашим женским коллективом. Как говорится — восемь девок, один я. Вадим Витальевич был очень хлебосольный, очень любил, когда к нему приезжали. В его компании никогда не было скучно, не было никаких раздоров — он всё улаживал. Он мог как-то шуткой это сделать. Это был человек-душа.

Вспоминает Людмила Манина:

— Вадик всегда был в центре внимания. К нему придешь, он сразу: у меня варенье есть, у меня есть чай, я сейчас его приготовлю! Вроде бы чай — он и есть чай. А Вадик какую-то травку, мяточку, заварит, сам всё сделает — и вы знаете, это было необыкновенно вкусно! И варенья-то в баночке чуть-чуть осталось, а все наелись. Это потому, что всё от души! Своим добродушием, своим гостеприимством он просто очаровывал. Вроде бы, подумаешь, — напоил чаем. А ведь получалось какое-то необыкновенное действо. К тому же всё было действительно очень вкусно.