Валдайские колокольцы - страница 2

Да, конечно же, читатель узнает и о том, как звери — дикие звери — шествовали по улице, а пешеходы и автомобили уступали им дорогу. Хотя книга эта о наших днях, но много в ней и о Великой Отечественной войне, о Берлине в те дни, когда Гитлер принял крысиный яд. А в рассказе о наших днях читатель вместе со Славой пройдет в двери, которые раскрываются сами, побывает на ярмарке и в комнате чудес… Хотя лучше об этом прочитать, чем узнать из пересказа.

Автор

У меня дома, в Москве, был медведь. Не плюшевый, не шерстяной, а настоящий, живой. Только совсем маленький — сосунок. Он ходил по комнатам, ноги его расползались по гладкому полу, а коготки постукивали.

Почему я говорю «медведь», а не «медвежонок»? А потому, что и маленький, он всей своей фигурой, походкой и повадками был очень похож на большого мишку — Михаила Топтыгина. Голова большая, глаза круглые, блестящие и хитрющие. Темя серебристое, а на плечах два белых пятнышка, как погончики. Лапы у Мишки между коготками были точно замшей обтянуты. Ходил он вразвалочку, как матрос, сошедший на берег после долгой качки по морям. И только слышалось: клац-клац — коготки по полу.

У моего Мишки была своя страсть — вилки проводов из штепсельной розетки выдергивать. Это было его главным развлечением. Любил он еще мой палец сосать. И при этом он урчал совсем как моторчик: «ур-ры, урры-урры». Не то чтобы там погромче или потише, побыстрее или помедленнее, а всегда совсем одинаково.

Теперь, когда я услышу вдруг, как маленький моторчик работает — у вентилятора или в бормашине у зубного врача, — я своего Мишку вспоминаю. Казалось, он мог сосать палец и урчать при этом час, два и три. Сам Мишка ни за что палец не бросит. Будет сосать, зажмурившись от удовольствия, до тех пор, пока палец у него не отнимешь. А отнимешь, тоже не обижался. Сползал на пол, оглядывал комнату, как бы соображая, что бы такое нашкодить. Подумает, подумает и пойдет безобразничать: заберется передними лапами на корзинку для бумаг. Корзинка легкая — сразу опрокидывается, и сыплются из нее всякие бумажки и коробки. А Мишка задом пятится, большой головой мотает, рычит. Можно подумать, что не он нашкодил, а его обидели.

Нахальный был Мишка, но ласковый. Попал он ко мне случайно. Вот как это произошло.

Прошлой зимой мне надо было поехать по делу в город Валдай, что лежит как раз посредине между Москвой и Ленинградом на возвышенности или, проще сказать, на невысокой, но большой горе. А город этот зеленый, лесистый.

Во времена наших дедов была песня с такими словами:

Город Валдай издавна славился поддужными колокольчиками. Было это поболее ста лет назад, когда из Москвы в Санкт-Петербург, как назывался тогда Ленинград, ездили не поездами, а на перекладных. Запрягали в Москве тройку лошадей: коренная — та, что в середине, под дугой, а к дуге колокольчик подвешен. С ним и ехать веселее, и, если в метель заблудится тройка, по звону колокольчика могут ее найти — на дорогу вывести.

В городе Валдае в те времена путешественники отдыхали, перекладывали лошадей. Уставшую тройку оставляли поесть и отдохнуть, а вместо нее в те же сани или в карету запрягали — закладывали — других, отдохнувших лошадей. От этого и выражение пошло: ехать на перекладных.

Но вот проложили из Санкт-Петербурга в Москву железную дорогу, да так, что Валдай остался немного в стороне.

Все реже и реже заливался теперь колокольчик, дар Валдая, на валдайской дороге; опустели постоялые дворы, где перекладывали лошадей, да и в домах валдайских света убавилось, потянулся народ к чугунке, как называли железную дорогу, — опустел город Валдай.

А где людей мало, там медведям приволье. Пошли как-то валдайские девушки в лес по малину. Я годы этой там хоть ведрами собирай. Набрали лукошко и слышат: навстречу кто-то по лесу идет, тоже ягоду собирает. Раздвинули кусты и ахнули: медведь! Он же лакомка — страсть как сладкое любит. А ягоды, как гребенкой, большой когтистой лапой собирает.

Девушки побросали лукошки с малиной — и бежать.