Валентин Вайгель. Избранные произведения - страница 8
- и далее уже эта обретённая вера оправдывает его, то есть изымает человека из-под обличающего и карающего Закона и переводит его в область Евангелия, благодати.
Этот процесс понимается как некое «объективное», то есть внешнее по отношению к человеку явление. Лютеранская догматика провозглашает, что человек simul iustus et peccator - одновременно и грешник, природа которого всецело повреждена первородным грехом, и праведник, потому что Бог в силу заслуг Христа, Посредника, Примирителя и Искупителя, «объявил» человека «не-грешником», вменил ему совершённое Христом дело спасения. Вследствие этого Бог уже не засчитывает грех человеку, Он считает его праведником - при условии, что человек верует в то, что ему вменено искупление Христово.
Но если обретение веры есть только лишь восприятие того, что вменено нам совне, если Бог «засчитывает» оправдание человеку без каких бы то ни было его заслуг и дел, в число которых включается и духовное делание, то внутренняя жизнь во Христе делается ненужной - в то время как духовная составляющая человека никуда не девается, она требует своего, и сама вера должна проистекать изнутри, из самых глубин сердца... Это и есть лютеранская «лакуна».
Одним из первых, ясно увидевших эту проблему и пытающихся её решить, был именно Валентин Вайгель; затем, не без его влияния, уже в начале XVII века Иоганн Арндт своей великой книгой, оказавшей огромное влияние на весь христианский мир, «Об истинном христианстве», поставил точку в этом вопросе, «закрепив», так сказать, в лютеранстве права всестороннего деятельного благочестия - внутренней жизни человека во Христе, покаяния, молитвы, борьбы с грехом в самом себе и проч. Первопроходцем же здесь, повторим, был Вайгель: он объединил лютеранское догматическое учение с традиционной немецкой мистикой.
* * *
Так как термин «мистика» в русском церковном языке понимается иначе, чем в традиции Западной Церкви, то нужно сказать об этом несколько слов. В русской духовной литературе, начиная со второй половины XIX века, данное понятие имеет скорее негативный характер: «мистикой» считается нецерковный, ложный, оккультный духовный опыт, и это отношение переносится на всю западную церковную мистику. На наш взгляд, такое отношение является результатом незнания христианской традиции Запада. Даже столь всесторонне образованный человек, как святитель Феофан Затворник, порицая западную мистику в своей книге «Письма о духовной жизни», определяет её как визионерство, страсть к откровениям и т. п., в качестве её представителей называя имена Бёме и Сведенборга, а также Терезы Авильской[14]. Но Бёме и Сведенборг - вовсе не мистики, а теософы[15]; также и крайности женского католического мистицизма вовсе не определяют лицо всей западной духовности. Приходится констатировать, что св. Феофан не был в должной мере знаком с традицией настоящей западной мистики; если бы он читал творения Иоганна Таулера, многих пиетистов, Терстегена и др., то он, будучи образцом научной добросовестности, составил бы о ней иное представление, и не причислил бы к мистикам нецерковных Бёме и Сведенборга.
Герхард Терстеген (1697 - 1769) определяет мистика как человека, имеющего опытное, всецело поглощающее и «захватывающее»еговнутреннеебогообщениео Христе. Мистику чужды какие бы то ни было разгорячения и экзальтации, он с большой осторожностью относится к видениям и откровениям (последние, по Терстегену, вовсе не составляют необходимую принадлежность мистики, а являются вещами привходящими, случайными), он не выставляет себя напоказ, не произносит тёмных и многозначительных речей, но старается проводить как можно более сокровенную, трезвенную и разумную жизнь[16]. Но это ровно то же, о чём пишет св. Феофан как о «внутрь-пребывании»[17][18] и «богообщении» >11... Таким образом, когда мы рассуждаем о западной мистике, необходимоуч итывать нашу исторически обусловлен ную слабую осведомлённость в этой области. Заканчивая это маленькое отступление, нужно отметить ещё и то обстоятельство, что вообще всей, не только западной, но и восточной церковной мистике в большей или меньшей степени присущи черты неоплатонизма, что в творчестве Вайгеля выявлялось весьма выпукло.