Валтасар - страница 4

стр.

(или в «Озарении» — так мы назвали наше имение) начали осложняться. Прислуга все больше становилась неуправляемой. Новый телохранитель, которого мы вынуждены были брать с собой в поездки, предъявлял все более высокие требования. Жители близлежащей деревни вырубали последние деревья. Я перечислил только некоторые из наших проблем. Мы всерьез — независимо друг от друга — подумывали об отъезде из Мексики.

«Париж или Краков — выбирай». Так я поставил вопрос за завтраком 10 апреля 1996 года. И Сусана после короткого раздумья ответила: «Краков». — «В одну минуту мы решили нашу дальнейшую судьбу», — так написал я в «Дневнике возвращения».

Я возвращался в Краков навсегда. Однако передо мной стоял вопрос: каким этот город станет для нас? Ответ можно было получить, только приехав туда. Теперь я вижу, что все оказалось иным, чем я себе представлял. Действовать без плана хотя бы на день вперед невозможно. Но когда потом жизнь разрушает наши планы — мы огорчаемся. Что делать? Без конца удивляться, что действительность нам не подчиняется? Сомнительное удовольствие.

Подготовка к переезду на время отодвинула от меня эту проблему. Надо было втиснуть ранчо в контейнер и запереть в нем, — а потом проследить, чтобы контейнер отправился за тридевять земель, и, захватив с собою по два чемодана, отправиться туда самим, что и было сделано 8 сентября 1996 года.

Когда самолет, набрав высоту, взял курс на восток, мы смотрели, как уплывают назад дикие теснины и бесплодные земли — почти заброшенное человеком пространство. И я знал: как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, сюда я уже не вернусь никогда.

Снова в Кракове

Из множества впечатлений в памяти сохранились только тополя. Я часто вспоминаю минуту, когда появились их силуэты — стройные и трепещущие при малейшем ветерке. И расплывчатым фоном — Краков.

В город мы въезжали под дождем. Какой же Краков маленький! Раньше он никогда мне таким не казался, а ведь мы были тут уже много раз. Вот и Воля Юстовска, гостиница «Краковия» — и сразу за ней остановились у Старого Театра.

Последние тяжелые чемоданы внесены наверх. Все, кто их таскал, говорили по-польски, так же как все незнакомцы на улице. Это поражало меня больше всего. Наконец мы уселись рядом. Одни. После двух дней в самолете.

Мы смотрели на окна в доме напротив. Я настолько отупел, что даже мысль, упорно крутившаяся в голове с момента приземления: «А что я, собственно, тут делаю?» — испарилась.

Следующий день был воскресным. Тучи несли дождь, иногда дождь прекращался, но тучи не рассеивались. В тот год осень началась на редкость рано. Мы прошлись по Старовисленской улице и присели за столик в кафе на Казимеже[6], как подобает туристам. Пока еще «туристам», но с этой минуты нам предстояло осесть здесь навсегда.

«Что я, собственно, тут делаю?» — эта мысль вернулась и впоследствии не оставляла меня.

Постепенно мы привыкли к новым условиям. Должен сказать, я не ожидал такой восторженной встречи, какую мне устроили.

Я оставался «человеком года», пока моя привычка ускользать, уклоняться от связанных с этим обязанностей, даже пренебрегать ими, не начала приносить свои плоды. Пока я жил в Польше, я преуспевал. Когда эмигрировал, это потеряло для меня всякое значение. Теперь я вернулся, и снова меня ждал успех. Потом наступила относительная стабильность. Подобные превратности судьбы стоит прокомментировать.

В ранней молодости, то есть на двадцатом году жизни, я весьма радовался своей стремительной карьере. Достаточно сказать, что со времени ее начала в полной безвестности до отъезда за границу прошло едва тринадцать лет! Правда, мне помог 1957 год — год бурных карьер, как в случае с Марко Хласко[7] и другими. Но через три года «оттепель» закончилась, и это вынудило меня в последующие три года искать счастья за рубежом. Независимо от политических и прочих условий, стремление к славе в молодости — явление естественное. Особенно в моей молодости, когда ничто не предвещало такого оборота. Но, кроме того, для стремления к популярности в Польше были и другие, специфические причины. В маленькой стране, к тому же тоталитарной и отрезанной от мира, стать «кем-то» — значит выделиться из серой массы обывателей. А выделиться — значит быть «инженером человеческих душ» (как выразился Иосиф Сталин). Другая категория «выделяющихся» — члены партии, особенно верхушка партийной элиты, — была относительно немногочисленной.