Валютчики - страница 20
— Пятнадцать процентов мои, — сделал я вывод. — Сдаем такие только знающим людям. В обменнике, куда направили, содрали бы двадцать пять.
— Намекнули, — кивнул мужчина. — Согласен.
Рассчитавшись, я пожал узловатую руку:
— Как там, на морях?
— Это на всю жизнь, — последовал однозначный ответ.
Подхватив сумку с книгами, я двинулся в рынок. Еще можно купить все, чтобы не остаться голодным, побаловать себя. Рыбаки продавали рыбу по пять рублей за кучку. Пяток жирных речных карпиков, окуньков, серебристых ласкирей. На Дону с голодухи помереть не дадут — ни бомжу, ни алкашке. Зелень круглый год. Когда собрался домой, заметил Дейла с длинными волосами, узким чернявым лицом. Время собирать неликвиды, пока Наполеон отдыхает. Прибавил скорости, чтобы меняла не завернул на центральный проход раньше. Он оттащил к стене собора, взялся прощупывать сотку. Наконец, согласился взять по пять пятьдесят. Я выцыганил еще червонец, мол, Наполеон купил бы по пять семьдесят. Конкуренция с ним и еще одним неликвидчиком у Дейла была капитальная. Полтинник навара. Итого, сто рублей. Сегодня ночует Людмила, можно раскошелиться на деликатес. По трамвайной линии пошел в сторону Семашко. На пересечении со Станиславского нравился магазинчик с хорошим ассортиментом продуктов. Йогурты, охотничьи колбаски, хорошее печенье в других магазинах стоили дороже. Смущало одно. Отморозки надыбали безлюдный вечерами путь и могли решиться на разбой. Трамваи прекращали звенеть в семь вечера. В миллионном городе осталось два пути: Сельмаш — ЖД вокзал и Сельмаш — Лендворец с развилками на Новое поселение, Красный Аксай. Работала ветка на Западный микрорайон На Северный, Чкаловский их подготовили к заасфальтированию. Я держал наготове с пластмассовой ручкой длинное шило. В случае задержания можно было заявить, что купил у алкаша, нашел возле мусорного бака. Подсказали сами менты. Я прошел темный отрезок дороги до магазина спокойно. Лежащую на путях гору ящиков с оптового рынка вывезли, торгующие зубной пастой, одеколоном, расческами, ширпотребовской мелочью палатки опустели. Дворники ушли. Взяв апельсиновый сок — Людмила пила натуральные, — я присовокупил плитку белого шоколада, вышел за дверь. Засек юношу лет семнадцати. Невдалеке переминались лет по двадцать двое сачканувших от армии отморозков- дистрофиков, ростом чуть ниже крыши над хлебной палаткой. Вокруг никого. До автобусной остановки предстояло пройти между рядом ночных ларьков с кучками обкуренных, одурманенных щенков у забронированных окон. Вниз по Семашко вытрезвитель, но ментов не просматривалось. Патрули перешли на светлую Московскую. Отставив сумки, прикинул расстояние до пацана, до его дружков. С порога выбросил левую ногу, чтобы ребром ступни попала под подбородок, в губы, переносицу. Податливое тело парня самортизировало тычок, плашмя упало на дорогу. Понаблюдав, как отморозок возвращается в себя, поднял сумки. Обычно, в таких случаях, друзья забывают о товарище, о том, что готовили минуту назад.
После ужина Людмила демонстрировала нижнее белье. Со вставками сеточкой на подстриженном интимном месте, на бюстгальтере в области бордовых сосков. Во вкусе отказать ей сложновато. Не хуже японок, вытравляющих запах любой части тела ароматическими аэрозолями. Половые губы располагались ближе к пупку, имелась возможность трахаться едва сдернув с попы трусики, шкурой ощущая тесненький тоннельчик. Сзади пристраиваться бесполезно, разве уткнуть лбом в пол. И еще одно неудобство. Людмиле нравилось, когда мужчина ласкал клитор. Он располагался на поверхности. Поцеловал шею, перешел на соски, бархатный животик. Затем на аккуратненький пупочек мягкой кнопочкой. Под тонкой кожей между продольными губами вертлявый шарик, от прикосновения к которому она выгибалась лозиной. Не противно — слабый запах чистых половых органов. Мешала совковая зацикленность. До девяностых годов ЭТО нам было неизвестно. Пока разгребешь складки холщовой сорочки, сдерешь ворсистые с начесом рейтузы до колен, сто раз обляпаешь спермой «самое лучшее в мире нижнее белье». Потому и дети вырастали в великих тугодумов.