Вампиры Восточной Европы - страница 9

Но главным кровопийцей по-прежнему остается вампир. У южных славян он может быть представлен в виде мешка, наполненного кровью жертв, а у болгар и сербов его можно продырявить иглой, так что получится целая лужа крови. О наличии крови свидетельствует красный цвет лица и глаз. К общеславянским поверьям относит- ся то, что вампир «душит свою жертву или выпивает у нее кровь», к карпатским — то, что он впивается в тело жертвы «своими острыми зубами и длинным тонким языком». У болгар, задушенных вампиром, остаются на теле черные и синие пятна. Сведений о могилах, наполненных свежей кровью, в современном фольклоре мало, что легко объяснимо — эксгумации ныне запрещены.

В свете приведенных данных слова Кройтера о том, что «в народных верованиях… нет высасывания крови», покажутся нелепицей. Какие бы повадки других монстров (ведьма, мара, оборотень, людоед и т. д.) ни присваивали вампиру, его главным «признаком» — и в письменных, и в устных источниках — в течение трех столетий остается жажда крови. Следовательно, с крови мы и начнем.

Но уподобление крови душе имеет куда более крепкие корни, чем нам кажется. Древние греки могли рассуждать об их связи аллегорически: «Из зияющей раны теснимый дух излетел» (Илиада 14: 513–514); «Вместе и жизнь и копье из него… исторгнул» (16: 505). А вот у евреев, чутко относившихся ко всему тому, что касается тела, кровь явно отождествлялась с душой: «Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его» (Лев. 17: 14). Эту фразу и многие подобные ей из Пятикнижия обычно цитируют в книгах о вампирах.

Справедливости ради заметим, что в Библии слова «душа» и «жизнь» нередко подменяют друг друга, а с тем, что без крови, текущей в жилах, тело жить не может, согласны все. Однако речь идет не только о жизни, даруемой кровью, находящейся внутри организма, но и о жизни, заключенной в крови, отделенной от него. На первый взгляд здесь тоже имеет место аллегория. Кто-то выпивает кровь, вылитую из живого организма, и тем самым приобщается к жизни. Исправляя наших «непросвещенных» предков, мы должны бы заменить поглощение крови ее переливанием, и тогда все встанет на свои места. Но ведь евреи испытывали отвращение к такой крови! Категорическими запретами на ее употребление пестрит Ветхий Завет, как будто евреи видели в этой крови живое существо — душу, которую опасно принимать внутрь себя: «Только строго наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа; не ешь души вместе с мясом; не ешь ее: выливай ее на землю, как воду» (Втор. 12: 23–24).

Верования других народов прямо говорят о духах убитых животных, входящих вместе с кровью в тело человека, поедающего их сырое мясо. Когда австралийцы узнают о том, что духи мертвых вселились в их товарища и носили его в загробный мир, они устраивают ему кровопускание, чтобы «дурная» кровь, оставшаяся после мертвецов, вышла наружу. Папуасы стараются уничтожить — зарыть или утопить — те предметы, на которые попала их кровь (оружие, окровавленные повязки), чтобы никто не получил власть над их душами. В мифах и сказках капли крови, выдавленные из тела героя, чернеют в случае его гибели вдали от дома или разговаривают его голосом. Тот же принцип лег в основу легенд о крови убитого, изобличающей убийцу:

Свидетельство мертвеца понималось буквально: таким манером давала о себе знать его душа. С местью жертвы связаны следующие любопытные поверья. Чтобы убитый не досаждал убийце, тот должен лизнуть кровь из его мизинца (Костромская губерния). В Мазурском крае разбойник, убив кого-нибудь на большой дороге, глотал немного его крови, веря, что тогда убитый не будет его преследовать. Выпив крови, убийца не только лишал силы душу жертвы (для этого достаточно было бы просто вылить из раны кровь), но и подчинял ее себе.