Варенька - страница 17
— Ах, Елизавета Васильевна, не расстраивайте хоть вы меня, — всплеснула руками Екатерина Ивановна.
— Подумаешь, барыня! — рассердилась Елизавета Васильевна. Она сидела в комнате, в которой ежедневно бывала по нескольку раз. И хотя все вещи находились на своих привычных местах, в комнате стало пусто. Не хватало близкого сердцу человека. — Эх, Ульяна, Ульяна, кого ты вырастила!
Вспыхнув, Екатерина Ивановна передернула плечами, гневно вскинула красивую голову, но смолчала.
— Я напишу родителям Александра, — после некоторого раздумья, заявила она. — У меня где-то сохранился их адрес.
— Делай как знаешь, но чтоб ребенку не во вред было. Об этом думай, — раздраженно сказала Елизавета Васильевна и ушла, хлопнув за собой дверью.
Екатерина Ивановна презрительно скривила губы.
— Можно подумать, что моя дочь ей роднее.
Письмо, которое собиралась послать родным своего первого мужа, она не написала. Все решилось просто, быстро и самым неожиданным образом.
Обхватив локти руками, Екатерина Ивановна стояла у открытого окна и с высоты второго этажа рассеянно смотрела на проходивших мимо пешеходов. До отъезда оставались сутки, а она еще не решила, как быть с Варенькой. Те немногие варианты, которые приходили в голову ночью в часы бессонницы, утром оказывались нелепыми или трудно выполнимыми. А что-то нужно было решить немедленно, сегодня. Взять Вареньку с собой, зная характер мужа, она не решалась. Хорошо было бы отвезти ее хотя бы на время к знакомым. Но сразу возникал вопрос: к кому? Да и как это сделать, не списавшись предварительно? Могут ведь не принять, обидеться. Что тогда? А тут еще Варенька, узнав, что мать не берет ее с собой, категорически заявила:
— Я никуда не поеду.
Девочка уходила утром, где-то проводила весь день и возвращалась только поздно вечером. С матерью она почти не говорила. На ее вопросы отвечала коротко: «Да», «Нет», «Не знаю».
Екатерина Ивановна старалась привлечь ее к себе лаской, но из этого ничего не получалось, девочка стала дичиться еще больше. Тогда мать попыталась объяснить ей, как сложно бывает ввести в дом ребенка, родного только одному из супругов. Варенька сидела, точно окаменев, опустив голову, потупив глаза и, казалось, совершенно безразличная к тому, что говорилось. Екатерину Ивановну это взорвало, она повысила голос, что делала очень редко. Варенька лишь немного приподняла голову, но не проронила ни слова.
«Что делать? Что делать?» — чувствуя пробегающий по спине лихорадочный озноб, думала Екатерина Ивановна и плотнее сжимала руками локти. Взгляд ее скользил по незнакомым лицам прохожих, ни на ком долго не задерживаясь.
И вдруг с улицы донеслось:
— Катя!
Екатерина Ивановна удивленно посмотрела на остановившуюся под окном женщину и с трудом узнала в ней свою двоюродную сестру Капитолину Николаевну Амелину.
— Какими судьбами? — запрокинув голову, спрашивала та. — Надолго к нам?
Екатерина Ивановна всегда недолюбливала свою родственницу, но сейчас поспешила изобразить на лице приятное изумление, соответствующее случаю.
— Я рада тебя видеть, — улыбнулась она. Увидев, что Амелина с явным намерением продолжить разговор оставалась на месте, пригласила: — Заходи. Ты помнишь?.. Второй подъезд, двенадцатая квартира.
— Бегу! — Капитолина Николаевна картинно взмахнула сумочкой. Натыкаясь на прохожих, лавируя между ними, она рванулась к воротам.
«Вот уж кто совсем некстати, — отходя от окна, с досадой подумала Екатерина Ивановна. — Начнет тут трещать без умолку, как сорока».
На ходу глянув в зеркало и пригладив ладонью выбившуюся прядку волос, она пошла открывать входную дверь.
Двоюродные сестры встретились на лестничной площадке, обнялись так, чтобы не помять друг другу платья, коснулись щеками и довольно засмеялись.
— Сколько лет! — воскликнула Капитолина Николаевна.
Высокая, подтянутая, не в меру накрашенная, она была одета несколько крикливо. По перелицованному и перекроенному костюму легко угадывалось, что живет она небогато. Искусственно обесцвеченные, потерявшие свой блеск волосы падали на худенькие плечи жиденькими волнами. В зеленовато-серых глазах, над которыми вызывающе выгнулись крутыми дугами иссиня-черные брови, таилось что-то жалкое, забитое и заискивающее, хотя Амелина и пыталась держаться с некоторым высокомерием. У нее на пальцах, в ушах, на груди блестели цветными стекляшками дешевенькие украшения.