Ваша С.К. - страница 12

стр.

       Княгиня Мария как была простоволосая да в шелковой ночной сорочке со сна, так и метнулась к окну и дернула вверх портьеру, а после перепалки с Федорушкой дождалась, когда тот один в приемной останется и спустилась к нему все еще неприбранной. Вошла, не постучав.

— Федор Алексеевич, у меня к тебе неотложное дело имеется, — проговорила она, глядя в его бесстыжие глаза. — Слетай, прошу тебя, через Фонтанку и Екатерининский…


       Княжеский секретарь не шелохнулся. Даже губами почти не шевелить для ответа:


       — Не гневи Мирослава, Машенька. Не гневи, милая. И меня не утруждай дурными поручениями. Никогда не состоял у баб на побегушках и впредь не буду. Ступай и развлекай мужнего гостя, как умеешь. Хорошо развлекай нетопыря этого, поняла?


       Княгиня вскинула голову.


       — Что удумал, Федор Алексеевич? — спросила она сухо.


       — Удумал, как отвадить Сашеньку от нашей княжны.


       — Как?! — взвизгнула княгиня и метнулась к креслу.


       Чуть ли не на колени упала перед княжеским секретарем, а потом собралась и приняла строгий вид, позабыв про то, что в неглиже явилась в приемную.


       — Не твоего ума дело, Машенька. Ступай развлекать трансильванцев. Остальное я сделаю сам, а коль помощь понадобится, позову пренепременно. Ступай! И ни слова мужу.


       — Могила.


       — Могила нас не исправит. Ступай, Машенька! И смотри, чтобы чарки полными были. Мирослав уже распахнул перед гостями двери…


       — Слышу.


       Те трое вошли в большую и светлую в период белых ночей гостиную. На распахнутых настежь окнах лёгкий ветерок колыхал прозрачные занавески. И не скажешь, что это было логово нечисти. Раду Грабан сразу заметил в углу рояль, на котором были разбросаны ноты, и перебираемые ветерком листы для музыкального уха оборотня шуршали так приятно, что тот обнажил четыре волчьих клыка, но тут же смущённо сжал губы.


       Рядом с инструментом возвышалась небольшая эстрада с кровавой драпировкой у самой стены, скрывающей потайную дверь. Перед эстрадой небрежно стояло несколько стульев, которые князь быстро убрал к стене, а потом жестом указал гостям на диван. Вампир и оборотень покорно сели, но через секунду вскочили, потому что драпировка приподнялась, и на эстраду вплыла княгиня — бесшумно и таинственно.


       Белая нательная рубаха полностью скрывала ее ноги, а тонкое узкое красное платье, перехваченное золотым поясом, не скрывало ни одного изгиба ее тела. Даже сквозь шелковые пышные длинные рукава, перехваченные в запястьях браслетами, просвечивали точеные белые руки. Она стояла, не шелохнувшись, и только лёгкий ветерок из распахнутых окон колыхал белоснежную фату, схваченную на голове остроконечным венцом, и позвякивал спускающимися к шее жемчужными ряснами. Рот оборотня непроизвольно открылся — от фривольной дамочки, виденной им в окне, не осталось и следа.


       Княгиня поклонилась всем в пояс и осталась стоять на возвышении, опустив глаза в пол. Князь отдал жене поясной поклон, и трансильванцы, переглянувшись, тоже поклонились, прижав руки к груди. Князь подошёл к княгине и запечатлел на обеих ее ледяных ланитах по лёгкому поцелую и жестом дал понять, что ждёт от гостей того же… Гости снова переглянулись, и граф прочел в глазах Раду Грабана неподдельный ужас, потому шагнул к княгине первым. Однако подле ее лица замер.


       Граф фон Крок никогда не целовал чужих жен и не желал делать этого даже с разрешения мужа. Он протянул руку, желая завладеть пальцами княгини, но та резко мотнула головой, чтобы его глаза увидели щеку. Граф зажмурился и приблизил темные губы к белой ледяной коже, а потом сразу получил жемчужными серьгами по носу — это княгиня подставила ему вторую щеку.


       — Позвольте, князь, моему спутнику уклониться от данного ритуала, — обернулся граф к хозяину. — Он боится женщин. И если от страха случайно обернется волком, то сбежит и потеряется в незнакомом городе. Я бы не желал такого исхода, потому что читал, что в России отстреливают бродячих собак.


       — У кого читали? — усмехнулся хозяин Фонтанного дома. — У графа Толстого небось?