Василинка из Царской Ветки - страница 2

Ремня Василинка боялась. Она задрожала и заплакала.

Но мама неожиданно смягчилась:

— Марш в угол! — приказала она.

Василинка терпеливо стоит в углу. Совершенно онемели ноги. Кажется, если бы разрешила мама сесть на пол, она бы целый день не вставала. Ах, скорей бы вернулся папа! Как на беду, он где-то задержался. А тут еще эта ненавистная Сонька дразнится и показывает язык:

— Разиня! Рубль потеряла!

Василинка переступает с ноги на ногу, тихонько шмыгает носом и показывает Соньке кулак. Наконец возвращается отец. Вместе с ним дядя Самсонов из депо. Увидев Самсонова, мать молча вздыхает: все ясно! Снова отец просидел у этого безбожника, никак не наговорятся!

Самсонов подмигивает Василинке и достает из кармана конфету, но Василинка уткнулась носом в стенку: стыдно перед дядей Самсоновым.

— Амнистия! — хохочет Самсонов. — Амнистия, выпускайте арестантов! — прощается и уходит.

— Ну, ладно, мать, хватит, отпусти ты Василинку, — добродушно говорит отец. — Она ж не нарочно.

А маме и самой жалко свою доченьку. Она делает вид, что не замечает, как отец подходит к Василинке, берет ее за руку и выводит из угла. Отец опускается на табуретку, садит себе на одно колено Василинку, достает из кармашка жилетки большие серебряные часы «Павел Буре», нажимает на головку. Выстрелив, отскакивает верхняя крышка, а за ней потоньше — другая. Отец показывает Василинке, как перевести стрелку на ту или иную циферку. Василинка увлекается и, уютно примостившись на папином колене, вскоре забывает о неприятном происшествии.

А назавтра с Василинкой вновь приключилась беда. И все из-за гостей. Сонька так саданула кулаком в бок, что искры из глаз посыпались. Ну, разумеется, Василинка не дала себя в обиду, хотя мама строго наказывала, чтобы она была с гостями вежливой и обходительной. Но от боли Василинка забыла обо всем и, размахнувшись, влепила Соньке пощечину.

Сурово глянув, мать сказала:

— Вот что, доченька, все мы пойдем фотографироваться на память, а ты останешься и будешь сидеть дома одна…

Василинка еще никогда одна не оставалась. И то ли оттого, что ей стало очень страшно, а может, оттого, что она не будет фотографироваться, непрошеные слезы так и брызнули из глаз. Должно быть, эти слезы смягчили мамино сердце. Когда все оделись, она сказала:

— Ладно уж, собирайся и ты с нами…

Шли долго-долго. И занесло того фотографа аж за самую Двину! Особенно немели ноги у Василинки, когда мимо них, цокая копытами, пролетала, словно вихрь, пролетка. Но кто тебя в нее посадит? Только богатые катаются на фаэтоне…

Младшего брата Митьку отец почти всю дорогу нес на руках, а Василинка крепко держалась за руку Тони, старшей сестры, и все больше отставала от Соньки. Она и там, у фотографа, не стала с ней рядом, но Сонька все равно протиснулась поближе к Василинке, да еще нарочно наступила ей на ногу.

Мама и тетя оделись понаряднее. Особенно привлекательно выглядела мама с высоко взбитыми волосами. Такую прическу она делала лишь по большим праздникам. Отец одел праздничную тройку с серебряной цепочкой от «Павла Буре» на жилетке. Тоня с распущенными волосами, с большим белым бантом на голове. А Василинка стояла вконец расстроенная из-за этой Соньки. Да и на ее стриженой голове не завяжешь никакого банта.

Все были настороженные, не такие, как всегда, словно ждали чего-то необычного. Один Митька, в темном пиджачке с белым вязаным воротничком и в новенькой, специально купленной по такому случаю фуражечке с блестящим козырьком, не обращал никакого внимания на все это торжество и вертелся как белка.

Наконец фотограф рассадил всех должным образом и сказал:

— Смотри внимательно, Митя, вот отсюда, — он дотронулся до круглого объектива, — сейчас птичка вылетит.

О, это было уже интересно не только Мите!

И тут сам фотограф скрылся под черным покрывалом. Все, затаив дыхание, ждали, когда же наконец вылетит птичка, а фотограф-волшебник высунул из-под своего укрытия руку и закрыл то место, откуда так и не успела выпорхнуть птичка.

Назавтра гости поехали домой, в свой Тифлис. Когда садились в вагон, Сонька-задира что-то положила Василинке в руку. «Прощай, Василинка! — весело крикнула она, сверкнув черными глазами и белыми, как чеснок, зубами. — До свидания!»