Василий Каменский. Проза поэта - страница 33

— Эх, Васька, смотри, — трепетал Степан, — Волга-мать, будто за руку, ведет вас, малых ребят, на место приживное, пригретое, приласканное.

Васька Ус окинул глазом водную ширь:

— А кабы не Волга, не вылез бы я из пермяцкой берлоги, не отступился с рогатиной от сохатого, не свалил бы кедр, что два века для меня рос, не выделал бы себе самоходной лодочки, не погнал бы с Камы с песнями к тебе, не нашел бы ясного сокола — отменного Степана Разина, не придумал бы: али есаулом твоим стать, али башку сложить за любовь нещадную, за просто так, за здорово живешь. А только и отрады было — что Волга да слава о тебе, о делах неслыханных. А слава будоражила, — говорили разное, праздничное, больше эдак: с донской стороны проявился на Волге богатырь Степан Тимофеевич Разин, силищи непомерной, красоты невиданной, ума могутного, доброты щедротной, а как песню заведет про удаль молодецкую — так все люди вокруг отдают ему животы свои на дела потребные, вольные, праведные. А как кумачовым платочком взмахнет — расписные, острогрудые кораблики подплывают к берегу, а на корабликах здоровенные, рослые молодчики в бархатных кафтанах, сафьяновых сапожках с топориками да кистенями ждут своего атамана Тимофеевича в путь пуститься — молодость потешить, добром купецким запастись, с царской силой посчитаться, померяться. Ох, велика твоя слава богатырская, а атаманова слава шире и круче.

— Шут с ней — со славой атаманской, — замычал Степан, — не люблю я этой славы, не надо мне ее — я не воевода, не князь Юрий Долгорукий — я простой человек, ветхий человек. И никогда не желал я атаманом быть, брать на себя этакую власть непомерную, а ежели взял атаманство, — голытьба упросила, послушался. И пошла моя славушка гулять буйным ветром по свету белому, — ишь какой богатырь сыскался — Илья Муромец, а настоящий-то богатырь — голытьба сиротская, рабы, холопы господские, крестьяне крепостные, люд мастеровой, люд подневольный. Им слава пристала, — ими все сделано, кровью омыто, головами откуплено. И никакой власти голытьбе не надо, — пускай сами управляют собой через выборных, по-казацки. Ежели казацкое устройство худо и не по нраву, — найдут, как наладить жизнь и без нас.

Степан долго молчал, долго смотрел в звездную ночь на горы вдали иссиня-изумрудные.

На весь свет громом кровавым раскатилась великая слава о победах понизовой вольницы.

Страшное, будоражное имя атамана сиротской голытьбы, мятежное имя Степана Разина наводило страхи и ужасы на правительство московское: бояре, князья, помещики, духовенство, купечество, — оплот самодержавия и православия, — все защитники веры, царя и отечества пребывали в гневном недовольстве военными мерами, принятыми против смертного врага — сермяжного бунта.

Все походы царские терпели неудачи и до сей поры бессилие испытывали горькое.

Потрясению не виделось конца.

А царь Алексей Михайлович возлагал все надежды на господа бога и неустанно-слезно молился о ниспослании победы над супостатом-анафемой, пока, наконец, близкий ему друг, окольничий, боярин Родион Стрешнев не стал меж иконостасом и царем:

— Великий государь! Сам ведаешь, колико вор-разбойник Стенька с воровской голытьбой завладел Волгой от Нижнего до Астрахани, и того гляди двинется рать проклятая на Москву, а у нас сил нету держаться, ибо и здесь голытьбы окаянной не оберешься. Смута и тут внутри одолела, да еретик Никон беды немало наделал, — твоих верных бояр «придворным говном» прозвал. Кругом беда налезла. И вот, государь великий, прямо тебе в светлые очи говорю: время не терпит, — твой державный престол в опасности, — надо искать неукоснительного и скорого спасения. А спасенье перво-наперво в том состоит, чтобы не войском взять, а хитростью изловить окаянного Стеньку. Того ради замышленья дозволь мне самому на Дон отправиться с тайным порученьем к черкасскому атаману Корнилу Яковлеву, верному твоему холопу, бывалому доносчику да жадному до милостей твоих и особливо до золота. Вести от наших лазутчиков дошли, — будто анафема-Стенька с воровским отрядом зимовать ныне на Дон, в Черкасск, собирается, где Стенькина жена с двумя ребятами проживает. Вот, государь великий, и хочу я туды направиться со стрельцами, из боярских сыновьев избранными. Направимся в Черкасск тайно, — там монастырь есть — так под видом чернецов проберемся и жить станем, покуда не изловим Стеньку. А на донской границе войско поставим и попутно в городах. Не могли взять злодея Стеньку пушками — возьмем голыми руками. Испытаем последнее средство — дадим волю лукавому иуде Яковлеву, да я, твой слуга, помогу ловчее.