Василий Пятов - страница 30

Промышленники с готовностью согласились представить самые надежные гарантии.

Путятин многозначительно посмотрел на генерал-адмирала, и тот, поймав его взгляд, одобрительно кивнул головой.

— Весьма признателен вам, господа, — любезно сказал генерал-адмирал, давая понять, что аудиенция окончена. — Проспекты мы ждем от вас в ближайшие дни. Предупреждаю, вторым решающим моментом является стоимость броневых плит.

Промышленники лишь поклоном дали понять, что они в своих проспектах учтут и этот, столь важный для русского правительства вопрос.

Когда англичане удалились, генерал-адмирал сказал Путятину:

— Граф, поручаю вам держать постоянную связь с этими фирмами. Вам надлежит изучить проспекты и представить мне окончательное мнение. В ваше распоряжение я откомандировываю моего флаг-офицера лейтенанта Сокольского и камер-юнкера двора господина Глебова…

Уходя к себе, Сокольский еле подавил облегченный вздох: генерал-адмирал не вспомнил о том, чего так боялся молодой офицер, — о консультации по поводу изобретения Пятова.

Перед одной из многочисленных контор, расположенных на кривых и узких улицах старинного центра Лондона — Сити, остановилась богатая карета. На двери конторы красовалась скромная вывеска: «Заводы «Атлас», Шеффильд, владелец Броун и К°, Лондонская контора». Лакей поспешно открыл дверцу кареты и оттуда вышел адмирал Путятин. На пороге его с низким поклоном встретил старший клерк. Остальные клерки также поклонились знатному посетителю. Путятин быстро прошел мимо них в кабинет Броуна, где его с неизменной улыбкой приветствовал сам заводчик.

— Я приехал к вам, сударь, — озабоченно сказал Путятин, — в связи с одним важным и неотложным делом. Чрезвычайно уважая ваши познания и опыт в области металлургического производства, я попросил бы вас высказать ваше мнение по поводу одного запроса. Я получил его только сегодня из Петербурга.

С этими словами Путятин достал из портфеля вчетверо сложенный глянцевый лист бумаги и протянул его Броуну. С лица англичанина улыбка уже давно сошла, его серые сузившиеся глаза теперь смотрели настороженно и испытующе. Он взял бумагу и, надев очки, внимательно прочел ее про себя. Это была переведенная на английский язык копия со следующего документа:

«Морской Ученый Комитет Русского Морского ведомства положил на своем заседании узнать Ваше мнение о нижеследующем. Предлагается употребление печей и плющильных машин новейшего изобретения для приготовления листового железа в 4,5 дюйма толщиною без употребления молота.

1) Стоит ли подвергнуть этот проект испытанию?

2) В состоянии ли это железо, приготовленное посредством плющильной машины, выдержать удар наравне с железом кованым?

Выгоды, обещанные изобретателем:

1) Отмена употребления молота…

2) Возможность приготовления листового железа в 1,5 дюйма толщиною со следующими преимуществами: a)… траты меньше, b) сварка благонадежнее и прочнее, c) железо приобретает более мягкости, d) менее потребно топлива, e) менее нужно времени для обработки, f) менее потребно рабочих людей, g) можно приготовлять листы большего размера…»

Содержание этой бумаги заставило Броуна глубоко задуматься. Сидевший напротив него Путятин даже не подозревал, как был взволнован этот флегматичный и самодовольный англичанин. Лишь выбритые до глянца розовые щеки Броуна чуть посерели, лицо стало непроницаемым, а взгляд устремленных в одну точку глаз казался усталым и померкшим.

Всю свою жизнь Броун дрался не на живот, а на смерть, не брезгуя никакими средствами, дрался со всеми на свете — с рабочими, с конкурентами, с правительствами всех стран Европы, со своим собственным парламентом. Это был человек опытный, расчетливый, ловкий, без совести и чести, с лицом и манерами добродушного и кроткого джентльмена из благотворительного общества и со смертельной хваткой удава.

Страсть у Броуна была одна, неистребимая, вечно гложущая, вскармливаемая успехами, оттачиваемая неудачами, страсть эта была — деньги. Они были всюду вокруг него — пачками лежали они в сейфах конкурентов, горы их скрывались в бюджетах правительств, они звенели медью в карманах рабочих, сияли заманчивыми золотыми россыпями сквозь проекты изобретателей. Ничего из этого нельзя было упустить, все следовало добыть для себя. Это Броун знал твердо и на всю жизнь.