Васильковый венок - страница 18

Николай уже запамятовал, на этом или другом месте проводил он те ночи. Любая приречная луговина могла быть его пристанищем. И любая из них была дорога ему. Большие и малые радости связывали его с рекой, с таинственными шорохами леса, и, знать, куда ни поедет он, придет час, когда всколыхнутся воспоминания и позовет его эта луговина.

«А как же быть-то?» — подумал Николай и, не зная, что ответить самому себе, нырнул в шалашик. В нос ударило одуряющим запахом мяты, лабазника и еще чего-то приятного, отчего закружилась голова и сразу напала тягучая сонливость, а мягкое сено податливо льнуло к телу, рождая удивительно светлые и убаюкивающие думы, что все у него впереди и еще сбудется то необыкновенное, по чему тоскует он. И если бы сейчас пришла к нему Кланька, может быть, сразу склонилось решение Николая к чему-нибудь определенному.

Засыпая, он еще слышал, как кто-то идет к шалашу, но, сморенный усталостью, хмельным духом сена, провалился в сон раньше, чем успел разобрать, кого же носит нелегкая в столь позднюю пору.

С элеватора Николай возвращался поздно вечером. Впереди, над окоемом леса, дотлевала заря, в логах уже сгустилась темнота и наползала на дорогу. Николай включил свет и, заученно глядя на дорогу, силился собрать воедино прошедший день. Но память неизменно уводила его в сегодняшнее утро.

Он вспомнил, как осторожно спускался по шаткой лестнице с сеновала, зябко поводя плечами, плескался студеной водой из чугунного рукомойника, а потом босой шел к машине, боязливо ступая по остывшей земле. От машины отдавало росной прохладой, холодные педали приятно щекотали ноги, и, прежде чем пойти в избу, он запустил двигатель и долго слушал его отлаженный стукоток.

Каждое утро начинал он с этого немудреного обычая. Сначала он был привычкой, потом стал доброй приметой против аварий и встреч с автоинспектором. И сегодня Николай ничем, кажется, не нарушил привычный порядок, но считал день несчастливым. А когда подумал о глубоких колдобинах Лысой горы, расстроился окончательно и пожалел, что в свое время не уехал из деревни.

Тогда помешала ему Кланька.

Наутро после все еще памятной Николаю ночи ходила она по стану непривычно тихая. И ему казалось, что она нет-нет да и глянет на него. Однако, зная ее строптивый характер, Николай не решался заговорить с ней и надеялся, что она сама подойдет к нему.

За две недели Кланька ни разу не осталась с ним наедине и не заводила даже шутливых разговоров. Николай так и не узнал, отчего вдруг присмирела она, но ее мимолетные взгляды и, как праздник, веселая покосная работа поубавили в нем уверенность, что в городе лучше. Он еще раз отложил отъезд, а потом затеял строительство большого нового дома, но из-за постоянной занятости летом вот уже второй год не мог подвести его под крышу.

Николай выехал на подъем к Лысой горе. В свете фар замаячил впереди человек со вскинутой рукой. Николай затормозил. От осевшей на сторону автомашины шагнул рослый парень и, помахав беретом, попросил голосом Ан-типкина:

— Подбрось, друг, до Дубовки. Задняя полуось накрылась. — Он кивнул в сторону, где мерцали два светлячка зажженных подфарников, вгляделся и довольно присвистнул.— Тю, первая скорость! Ну, тогда порядок! Тогда живем! — Как о давно решенном, сказал он и сбился на радостную частоговорку: — Тороплюсь, понимаешь! Во! Кланька на пироги приглашала, так что жми на всю железку! Наказывала не опаздывать, а тут чепе... Теперь порядок. Я сейчас...

Он метнулся на свет подфарников, достал из кабины полевую сумку и швырнул ее грузчикам:

— Держите: там что-то пожевать было. До утра прокантуетесь...

И пока летела сумка и истаивал в воздухе крик, Николай рывком послал машину вперед и уже не услышал, а только догадался, как истово матерится Антипкин. Но это почему-то не обрадовало Николая, а, наоборот, кольнуло не то стыдом, не то сожалением. Скоро он, правда, забыл об этом и просто ехал, как ездил по ночным дорогам, осторожно и медленно.

Николай уже не мог и не думал ни о чем определенном. Его захлестнула суматошная коловерть шатких мыслей, и ни одна из них не могла подсказать, что ему делать, вернувшись в деревню. И лишь около самого дома, когда ушли грузчики, когда смолк ворчливый шелест перегретого двигателя и в кабину вселилась бездомовница-тишина, Николай решил пойти к Кланьке, посмотреть, как зальется она румянцем стыда и неловкости, увидев вместо Антипкина его, а там наплевать, а там он уедет...