Васькин дуб - страница 3

стр.



Николай свою работу тоже почти закончил. Он уже полгода был его напарником, знал и умел всё, что положено второму номеру. Позицию он оборудовал так, как будто это Василий сам для себя её делал. Даже нишу для патронов предусмотрел. Тем не менее, Василий поднялся в окоп, установил ружьё, примерился, подсыпал немного землицы под ноги, подгоняя под свой рост, притоптал её как следует.



- Порядок, Коля, давай ещё по одной, ты там, я здесь.



К трем часам пополудни позиция была полностью готова.



Василий спустился на дно овражка и наполнил фляги, свою и Николая, ключевой водой.



- Мужики, - крикнул он пулемётчикам, - тут ключ есть, запаситесь водой, а то, когда бой начнётся, не до того будет.



- Успели и слава Богу, - подумал Василий и опустился на землю, прислонившись спиной к дубу. Над дубом, над лугом, над Землёй нависла пронзительная звенящая тишина. Такая тишина, что казалось, сорвись сейчас с дуба листок, и всем людям на Земле будет слышно, как он, шурша и кружась, падает вниз. Над лугом висел густой терпкий аромат разнотравья, пьянящий и влекущий назад в далёкое мирное детство.



- Господи, хорошо-то как, - подумал Василий, - вот так бы сидел тут под деревом, смотрел на синее небо, думал о доме, о родных, а не об этой чёртовой войне и об этих проклятых немцах с их Гитлером. А родные-то вон они, в двух часах ходьбы: отец, мать, Аннушка, любимая. А если бегом, то и того меньше. Господи, сколько же мы не виделись! Впрочем, сейчас есть задачка и поважнее, чем жену и родителей повидать. Не пустить гадов, остановить их тут, на дальнем лугу, или умереть. И не потому, что приказ или интересы армии, а потому, что Аннушка там за лугом, и мать, и отец, и дом родной...



Тишина дрогнула и рассыпалась на мириады мелких осколков. Где-то за лесом родился низкий утробный гул моторов и лязг железа.



- Танки!- Василий вскочил на ноги. - Ветер с той стороны - значит до них километр, не больше. Вылезут из леса минут через пять. Всё, братцы, кончай перекур. На позиции.



Над деревьями поднималось серое облако пыли. Гул разрастался и ширился, наползал неотвратимо и грозно, словно к людям подбиралось могучее мифическое чудище, безжалостное и равнодушное. Вскоре на окраину леса выполз первый танк.



- Один, два, три, четыре, - Василий оглянулся на считающего танки Ивана, кажется, так звали помощника пулемётчика. Молодой парень стоял, вытянувшись в полный рост, не сводя глаз от выползающей из леса колонны. Он воевал всего месяц и не мог скрыть подступившего перед боем волнения и страха. Василию это чувство было знакомо. Его испытывали все. Это не был панический страх, заставлявший труса бросать оружие и бежать в тыл без оглядки. Этот страх был недолгим, но успевал родить в душе холод и чувство одиночества. Мир вокруг съёживался в такой маленький объём, что казалось - есть только ты и твой враг. Причём враг не вообще, а конкретный. Вон тот солдат, вон тот танк, вон тот самолет. У каждого свой. Василий знал, что как только начнётся бой, этот страх уйдёт, уступив место холодной злости и расчёту. Бой превратится в опасную, но привычную работу.



Старший пулеметчик, пожилой сержант с иссеченным морщинами лицом и густыми пожелтевшими от курева усами, смотрел, не отрываясь, на колонну и торопливо докуривал папиросу, жадно затягиваясь и пряча огонёк в кулак.



- Не высовывайся, дура, - проворчал он, не оборачиваясь, засекут раньше времени и всё, хана.



Иван послушно присел, но победить любопытство не смог и снова выглянул из окопа.



Кроме десяти танков, в колонне было пять машин с пехотой и приземистый бронированный заправщик.



Из машин высыпала пехота и развернулась в цепь, танки выстроились в боевой порядок. Двигались медленно, стараясь не отрываться от пехоты, прощупывая пространство перед собой короткими пулемётными очередями. Один из танков развернул башню в сторону овражка, и Василий увидел, как дуб вздрогнул, словно от порыва ветра, и срезанные пулемётной очередью ветки, и листья с шумом посыпались на землю



-Вот паскуда, - ему вдруг стало больно за дерево. Странное дело, ничего подобного раньше он к этому дубу не испытывал, а тут словно в брата стреляли.