Вечера с мистером Муллинером - страница 34
Пошныряв туда-сюда в размышлениях о девице Кларисе, он оказался перед рядами теплиц. День был очень холодный, восточный ветер резал его, как ножом, и Мервин подумал, что не худо бы войти в первую из них и в тепле выкурить две, а то и три сигареты.
Но не успел он переступить порог теплицы, как был буквально окружен клубникой. Ягоды – десятки и десятки их – манили спелостью и сочностью. На мгновение, сообщил мне Мервин, ему померещилось, что произошло Божье чудо. Он смутно вспомнил, что вроде бы нечто подобное случилось с израильтянами в пустыне. Ну, напомнил он мне, они еще все нудили, как к месту пришелся бы кусочек манны, и какое безобразие, что манны у них нет, и, дескать, снабженцы работают из рук вон, и они не удивятся, если кто-то наверху здорово греет на этом руки, – а тут вдруг из голубого неба посыпалось столько манны, сколько они могли съесть, да еще осталось для завтрака на следующий день.
Ну, короче говоря, именно так в первые минуты радостного изумления Мервин оценил случившееся.
Затем он вспомнил, что его дядя всегда приглашает в замок гостей на Рождество, и эта клубника, без сомнения, должна будет занять почетное место на каком-нибудь грядущем рауте или ином святочном веселье.
Ну, после этого все стало проще простого. Поспешив назад в замок, Мервин вернулся с картонкой и, держа ухо востро, не раздадутся ли шаги старшего садовника, отобрал десятка два самых великолепных ягод, уложил их в картонку, снова забежал в замок, схватил железнодорожное расписание, обнаружил, что поезд на Лондон пройдет менее чем через час, переоделся в городской костюм, схватил цилиндр, позаимствовал велосипед мальчика при конюшне, помчался, крутя педали, на станцию и примерно четыре часа спустя поднимался на крыльцо дома Кларисы Моллеби на Итон-сквер с картонкой под мышкой.
Впрочем, нет. Картонки, собственно говоря, у него под мышкой не было, потому что он забыл ее в поезде. А в остальном он провернул это дело без сучка и без задоринки.
Трезвый здравый смысл отличает всех Муллинеров, включая и менее умственно одаренных членов семьи. Мервин мгновенно понял, что не добьется ничего особенно полезного, если позвонит в дверь и бросится в гостиную любимой девушки, крича: «Посмотри-ка, что я тебе привез!»
Но с другой стороны, что делать? Он чувствовал, что водоворот событий ему слегка не по плечу.
Однажды, сообщил он мне, его втянули в любительский спектакль на роль дворецкого. Роль его состояла из следующих реплик и действий:
Входит Джоркинс, неся на подносе телеграмму.
ДЖОРКИНС. Телеграмма, миледи.
Джоркинс уходит.
На премьере он с полным самообладанием вышел на сцену и, сказав: «Телеграмма, миледи», подал пустой поднос героине, которая твердо знала, что при виде телеграммы прижмет руку к сердцу, воскликнет: «Боже мой!», вскроет телеграмму, сомнет ее в нервных пальцах, а затем упадет в обморок, и потому очень изумилась, если не сказать – взволновалась.
И вот теперь Мервин ощутил то же, что ощутил тогда.
Тем не менее ему все-таки достало здравого смысла, чтобы найти выход. Раза два пройдясь взад и вперед по южной стороне Итон-сквер, он пришел – и, признаюсь, весьма находчиво – к выводу, что при таких катастрофических обстоятельствах помочь ему может только Уффи Проссер.
Примерно набросанный план действий, казалось, не мог дать осечки. Он пойдет к Уффи, которого, как я вам уже говорил, многие и многие годы приберегал на черный день, и одним внушительным жестом выдоит его на двадцать фунтов.
Естественно, при этом он потеряет внушительную сумму, так как всегда думал получить с Уффи минимум пятьдесят фунтов, но что поделать!
Оттуда к «Беллами» за клубникой. Его не особенно прельщала перспектива встречи с герцогиней в черном атласе, но, когда призывает любовь, приходится перешагивать и не через такое.
Уффи он застал дома и, не откладывая, принялся действовать согласно повестке дня.
– Привет, Уффи, старина! – сказал он. – Как поживаешь, Уффи, старина? Мне жутко нравится твой галстук. Галстук что надо. Ничего элегантнее не видел годы, и годы, и годы, и годы. Если бы я мог приобретать такие галстуки! Ну да, разумеется, у меня нет твоего изумительного вкуса. Что я всегда говорю про тебя, Уффи, старина, и всегда буду говорить, так это то, что ты обладаешь потрясающим flair