Вечерний свет - страница 20

(не говоря уже об успехах в музыке или в естественных науках) способом вылезти вперед, но такое отменное определение дает ясно понять, кто именно так говорит и какие у него представления о равноправии. К сожалению, сказал Джефри, варварство и теперь играет определенную роль в истории, особенно когда требуется, чтобы застоявшаяся кровь древних цивилизаций заструилась быстрее. Я вспомнил о знаменитом поэте, который несколько лет назад одобрил мои поэтические опыты, а теперь воскликнул вслед моим друзьям-эмигрантам: пусть едут, история переживает мутацию, народ желает переродиться. Кровь древних цивилизаций и в самом деле струится быстрее, сказал я, это кровь молодых рабочих, которых ведут на эшафот. Джефри и я поднялись одновременно. Было видно, что я ему окончательно надоел.

Первое мая было объявлено государственным праздником, он именовался теперь «Днем труда». Я видел, как сотни берлинских рабочих шагают к Темпельгофскому полю. Их партии были распущены. Избранные ими руководители были в заключении, убиты или эмигрировали; здания их профсоюзов были захвачены и разграблены; стоя на тротуаре, я видел, как они проходят мимо, теперь они стали трудовой дружиной, предприниматели, которые шли во главе колонн, назывались вождями производства, новые названия, как утверждалось, соответствовали древним германским обычаям, и все они, шагавшие мимо, назывались народным сообществом, ибо новое правительство заявило, что классов больше не существует. Все они были теперь против еврейского марксизма и капиталистов-грабителей, но за капиталистов-строителей, за германских предпринимателей — Круппа и Рёхлинга.

Рабочие маршировали под ясным, холодным майским солнцем, вокруг них вздымался незримый Рим, казалось, я видел, как полководцы, о которых мы читали в учебниках, ведут побежденные народы по своей столице. Рабочие выглядели так же, как всегда, только опытный глаз мог заметить еле уловимые перемены в их одежде, жестах, осанке. Было видно, что они так же плохо питаются, на них были поношенные, но опрятные костюмы и фуражки вроде бескозырок, по ним сразу узнавали пролетариев. Они были украшены еле приметным узким ремешком, чаще всего черным, лакированным, у многих был кожаный ремешок с пряжками. Такой ремешок обычно носили коммунисты и социал-демократы, у национал-социалистов был другой, с пряжкой посредине. Это небольшое различие теперь особенно бросалось в глаза; и то, казалось бы, незначительное обстоятельство, что рабочих в шапочках с пряжкой посредине было намного больше, чем прежде, таило в себе роковую весть о проигранной битве и обо всем, что следует за ней: о стыде, летаргии, вынужденном или добровольном приспособленчестве. Из карманов побежденных торчали нацистские газеты; там они могли найти не только брань и торжествующую издевку победителей, по и призыв к предательству под видом лицемерного сострадания: «Вот до чего довели вас ваши вожди. А сами они отлично устроились в Москве и в Париже». Мысль о позоре и обмане усугублялась сознанием своего бессилия, дух растления веял над городом, который ревел голосами сотен громкоговорителей и духовых оркестров. Я со страхом почувствовал, что на миг это растление заразило меня самого; как гнилостный болотный огонек, во мне всколыхнулось желание примкнуть к марширующим, чтобы и меня увлекло вместе с ними, чтобы и меня подчинила себе та же власть, которая правила ими. Что-то во мне сопротивлялось искусителю. Уста проходивших мимо, те уста, что еще недавно пели песню спартаковцев{42}, уже распевали новые слова на прежнюю мелодию. Разве властители могли быть не правды, если они победили…

Если те, о ком только что шла речь, и предали свое назначение, то нельзя забывать о том, что они, самые многочисленные, были и самыми слабыми, больше всех угнетены, больше всех зависимы. Те, кому нельзя было жить, не продавая свою рабочую силу, согрешили сами перед собой, оказавшись неготовыми и неспособными объединиться. Они оплатили свою неуступчивость, свое упрямство, свою заносчивость десятками тысяч убитых и замученных и, кроме того, еще унижением, ибо утратили право называть себя пролетариями.