Вечная полночь - страница 12

— Я знаю, что вы делаете! — резко шептала она, выплевывая слова мне прямо в мозг. — Вы, вы никогда сюда больше не вернетесь! Я знаю! Я знаю!

Но что там она обо мне подумала, неважно. Я воспользовался Пией Пиариной — подписать бумаги. У меня были юридические документы. Отныне я стал гражданином страны законных женатых, с заверенной закорючкой в качестве доказательства.

Брак не то чтобы очень заставил нас задуматься, но мы с моей законной супругой все-таки продолжали видеться после Пии. На уровне моего наркоманства также произошел неожиданный сдвиг. И не оттого, что я вдруг резко подсел на опиаты.

Во второй половине восьмидесятых наркотическая культура Лос-Анджелеса находилась в переходном состоянии. Державшие власть, кто и где бы они ни были, занимались сменой меню. Лоуды — летальная смесь четвертого кодеина и доридена, мощного снотворного — стали наркотиком номер один среди Голливудских Панков с начала восьмидесятых. И теперь, по своим таинственным причинам, правительство постепенно сокращало их производство. Эти обожаемые лоуды, источник такого лаконичного вдохновения на голливудской сканк-сцене, потихоньку исчезали. Правительство вычистило улицы от доридена, вещества стало невозможно достать, и, таким образом, заставило бесчисленных обитателей периферийного панкства вместо радости от глотания колес перейти к более тяжелому иглоукалыванию. Лоуды, или дорз-н-фо, как их до сих пор кое-где называют, являлись наркотиком для белых определенных слоев или отошедших от пост-панка ребят в черной коже. Вдоль Креншоу, Адамс и почти легендарного сегодня Южного Централа братки стояли на углах и продавали товар. При виде двух белых ребят в машине они сходили с обочины, размахивали руками, оглушая тебя своими криками. Такова была в те безбашенные дни коньюктура рынка.

Вспомните куалюд: как в один день он сыпался у вас из кармана, а на следующий какой-нибудь дальновидный дилер толкал его по двадцать баксов за дозу.

Прошло много лет с тех пор, как я хоть слово написал не под кайфом. Я превратил процесс потребления в некий мнимо-оздоровительный ритуал. В лоудовые дни я ставил будильник на шесть, проверял наличие дымящегося чайника с кофе и нащупывал спрятанные таблетки в кармане, одержимый предвкушением и благодарственной молитвой. Я знал, что через несколько минут стану щебечущим Ганди.

В одно прекрасное утро я прекратил корячиться с ручкой и бумагой, когда стук в дверь возвестил о приближении человеческого существа. Обычно я прятался, съежившись в спальне — удар в дверь и мой ответ происходили при абсолютном оцепенении, сопровождались ужасом и не-показывай-им-что-ты-тут, кто бы там ни пришел — но под лоудом я ответил с живой радостью и рванул к входу.

— Заходите, заходите! — чирикал я одинокому незнакомцу, чья пристыженная оклахомская физия маячила в окне. На стекле еще не высохла роса. Я распахнул дверь навстречу этому похожему на Джона Кэррадайна типу: шесть с половиной футов дешевого черного костюма, кадык и распухшие лодыжки.

— Доброе утро! — пел я, будто его как раз и ждал. — Уверен, вы не откажетесь от горячего кофе!

Мужик оказался Свидетелем Иеговы. Он не привык к гостеприимству. Он привык, что его посылают. Мне бы тоже следовало. Ты не станешь ломиться к незнакомому человеку в семь семнадцать утра, если только у тебя нет гнусных намерений и замыслов. Моя реакция явно его поразила.

— Обрели ли вы Спасение? — спросил он у меня с подозрением в голосе. — Знаете ли вы, почему люди страдают? Вы размышляли об этом?

— Давайте я принесу кофе, — жужжал я. — Мы это обсудим. Это здорово!

Помню, что он с трудом удерживал кружку на своем костлявом колене. И что он понюхал напиток, прежде чем сделать глоток, затем отпил всего пару раз и поставил его на задний столик — прямо, как я заметил, на разорванный «Pillow Biter», мужской журнал пятидесятых, который я увидел на распродаже домашнего хлама и схватил из-за текстов. Видимо его не очень порадовала похожая на Мами фон Дорен фотография на обложке.

— Для меня, Джимми, — к тому времени я успел узнать его имя, что у него жена и трое детей в Резеде и что он не может задержаться, потому что у него назначена встреча, — для меня Бог — вроде радостного водителя автобуса… То есть он водит экскурсионный автобус, понимаете? Экскурсионный автобус нашей жизни, только достопримечательности не показывает… Он дает нам возможность находить их самим, понимаете, и потом мы как бы обнаруживаем, где побывали и в чем тут смысл…