Вечный колокол - страница 4

– Или князья московские, или киевские, у них благодати не меньше… Или астраханские ханы, или крымские, или казанские… Пифагорыч, без Бориса всем благодать, кроме нас. А от меня там ничего не зависит, нас человек сорок соберут.

– Все равно смотри в оба! Наведут морок на сорок волхвов, что им стоит…

– Не так-то это просто – навести морок на сорок волхвов, – вздохнул Млад и в первый раз подумал: а почему позвали именно его? Он не так силен в волховании, есть гадатели и посильнее.

Студенты не дали Пифагорычу высказаться до конца. Впрочем, о боярах и иноземных жрецах он мог брюзжать бесконечно, переливая свое возмущение из пустого в порожнее. Млад не любил подобных разговоров, от них он чувствовал себя соломинкой, которую несет стремительное течение ручья. Соломинкой, которая по своей воле не может даже прибиться к берегу.

Сегодня на диспут пришли в основном ребята с первой ступени, и оказалось их раза в два больше, чем рассчитывал Млад: человек двадцать. Он ощутил легкий укол: неужели его объяснения столь непонятны, что большинству студентов не хватает лекций? Ходить на диспуты было вовсе необязательно…

– Я надеюсь, все собрались? – спросил он скорей смущенно, чем недовольно, и подвинул скамейку к переднему столу.

– Млад Мстиславич, а правду нам сказала третья ступень, что к тебе на диспуты без меда приходить нельзя? – развязно спросил кто-то из заднего ряда.

– Можно. Можно и без меда, – Млад вздохнул: студенты никогда его ни во что не ставили – строгим наставником он не был.

– А с медом? – полюбопытствовал тот же голос.

– И с медом тоже можно… – вздохнул Млад еще тяжелей.

По рядам студентов сразу прошло оживление, глухо стукнули деревянные кружки, а потом на второй стол с грохотом взгромоздили ведерный бочонок.

– Подготовились, значит? – хмыкнул Млад. – Ну, тогда скамейки вокруг печки ставьте… Чего за столами сидеть, как на лекции?

Они только этого и ждали: загремели столами, сдвигая их в стороны, зашумели радостно, словно предвкушали пирушку, а не диспут. Младу в руки сунули полную кружку теплого меда и не стали дожидаться, когда он предложит задавать вопросы.

– Млад Мстиславич, а это правда, что ты шаман?

– Правда. Летом увидите.

– А шаманом может каждый стать, если долго учиться?

– Нет, разумеется.

Сразу же раздался обиженный стон и вслед за ним – шепот:

– Я ж тебе говорил!

– Ничего хорошего в этом нет. Шаманство – это болезнь, в какой-то степени – уродство, – попробовал пояснить Млад, – стремиться к этому не имеет никакого смысла. Ваша задача – использовать шаманов, а не становиться ими.

– А их много?

– Их не много и не мало. Способность к шаманству передается через поколение. Сейчас у меня учатся два мальчика, у которых деды не дожили до их пересотворения. А всего в Новгороде и окрестностях белых шаманов около двух десятков. А во всей новгородской земле – не меньше сотни. Особенно их много на севере, среди карел.

– А что такое «пересотворение»?

– А почему только белых?

– Я плохо знаю темных шаманов, их знают на врачебном отделении, – ответил Млад и вздохнул, – а пересотворение… Это когда шаман становится шаманом. Ну, как юноша превращается в мужчину… Примерно. Испытание.

Наверное, он объяснил плохо, потому что никто ничего не понял и все ждали продолжения. Продолжать Младу не хотелось, о шаманах следовало рассказывать весной, когда можно показать вызов дождя в действии. Но из него все равно вытянули рассказ – как обычно, впрочем: он никогда не мог устоять перед настырностью студентов. А через полчаса, когда в голове зашумело от сладкого меда, он и вовсе забыл о том, что ведет диспут, и пустился в долгий спор об отличиях между волхованием и шаманством, о глубине помрачения сознания, о том, что нет разницы между шаманом и волхвом, если исход их волшбы одинаков. Говорил он, как всегда, увлеченно, забыв о времени, размахивал кружкой и не заметил, как поднялся на ноги, – так же, как и другие особо рьяные спорщики.

И стоило ему взобрался на скамейку, показывая, как волхв притягивает к себе облака за невидимые нити, дверь в учебную комнату распахнулась: на пороге стоял декан.